Эдвард Форстер - Говардс-Энд

Давай немного остановимся на каждой из данных характеристик по порядку, и, во-первых (ибо об отсутствии вентиляции уже было сказано достаточно), на том, что очень типично для этой квартиры — на ее сумеречности.

Что-то подсказывало ему, что такие изменения не годятся, и это что-то, если бы он догадался, был сам дух английской прозы. «Моя квартира темная и к тому же душная». Вот это подошло бы.

А голос в гондоле звучно и мелодично пел о Старании и Самопожертвовании, наполненный ощущением высшей цели, красоты, даже сочувствия и любви к человеку, однако каким-то образом избегая всего того, что было важным и неизбежным в жизни Леонарда. Потому что это был голос человека, который никогда не был голоден и грязен, а следовательно, и не понимал, что такое голод и грязь.

Леонард слушал его с благоговением. Он чувствовал, что приверженность голосу приносит ему пользу, что, если он не отступится от Рёскина, концертов в Куинс-Холле и некоторых картин Уоттса, [12] Уоттс, Джордж Фредерик (1817–1904) — английский художник-символист и скульптор Викторианской эпохи. настанет день, когда он вынырнет из серого омута и увидит мир. Он верил во внезапное преображение — идея, возможно, правильная и для незрелого сознания особенно привлекательная. Она образует основу популярнейшей религии: в сфере предпринимательства она доминирует на фондовой бирже, становясь той «чуточкой везения», которой объясняются все успехи и неудачи. «Была бы у меня хоть чуточка везения, все пошло бы как по маслу… У него роскошный дом в Стрэтеме [13] Южный район Лондона. и „фиат“ на двадцать лошадиных сил, но он, знаете ли, вообще везунчик… Простите, что жена опоздала, но ей вечно не везет — поезда уходят из-под носа». Леонард был выше таких людей: верил, что необходимо прилагать усилия и неуклонно подготавливать желаемые изменения, — но о культурном наследии, которому свойственно постепенно разрастаться, не имел ни малейшего представления: надеялся прийти к Культуре в одночасье, как возрожденцы надеются прийти к Христу. Эти сестрицы Шлегель пришли к ней, получили желаемое, овладели Культурой в полной мере — раз и навсегда. А у него между тем квартира темная и к тому же душная.

Через минуту на лестнице послышался шум. Леонард сунул визитную карточку Маргарет между страницами Рёскина и открыл дверь. Вошла женщина, о которой проще всего было бы сказать, что респектабельность ей не свойственна. Вид у нее был ошеломляющий. Казалось, она вся состоит из веревочек и шнурков — ленточек, цепочек, бус, которые звякали и запутывались, — да еще из небесно-голубых перьев боа, намотанного на шею, со свисающими неровными концами. На торчащей голой шее виднелись два ряда жемчужин, руки были обнажены по локоть, но сквозь дешевое кружево можно было разглядеть и плечи. Ее украшенная цветами шляпка напоминала покрытые фланелью корзинки для овощей, которые мы в детстве засевали горчицей и кресс-салатом, — семена кое-где прорастали, а кое-где нет. Шляпку женщина носила на затылке. Что касается волос, точнее сказать, отдельных прядей, то их описать непросто. Одна конфигурация располагалась сзади в виде толстой подушки, а другая, которой досталась менее сложная роль, обрамляла кудряшками лоб. Лицо — лицо не имеет значения. Оно было то же, что и на фотографии, но выглядело старше, а зубы не были столь многочисленными, как предположил фотограф, и уж точно не такими белыми. Да, Джеки миновала пору своего расцвета, каким бы ни был этот расцвет. Быстрее, чем большинство женщин, она приближалась к бесцветному периоду своей жизни, что подтверждал и ее взгляд.

— Хо-хо! — воодушевленно приветствовал это существо Леонард, помогая ему снять боа.

— Хо-хо! — ответила Джеки хриплым голосом.

— Уходила? — спросил он.

Вопрос мог бы показаться излишним, но таковым не был, потому что дама ответила:

— Нет, — а потом добавила: — Ох как я устала.

— Ты устала?

— А?

— Я устал, — сказал Леонард, вешая боа.

— О, Лен, я так устала.

— Я ходил на тот концерт классической музыки, о котором тебе говорил, — сказал он.

— Что-что?

— Я вернулся, как только он закончился.

— Кто-нибудь к нам заходил? — спросила Джеки.

— Я никого не видел. На улице я встретил мистера Канингема, и мы перекинулись парой фраз.

— Что? Ты про мистера Канингема?

— Да.

— A-а! Ты хочешь сказать, мистер Канингем?

— Да, мистер Канингем.

— Я зашла на чашечку чая к одной знакомой.