Леон Юрис: Исход

Так Китти переезжала с места на место — туда, где нарастала алия. Иногда она летала в Европу в поисках персонала, медикаментов и инвентаря. Когда волна иммигрантов немного схлынула, Китти отозвали в Иерусалим, где Сионистское поселенческое общество поручило ей работу в «Молодежной алии».

В свое время она помогла привезти детей в Израиль, теперь принялась за организацию их воспитания. Лучше всего для этого подходили поселения вроде Ган-Дафны, но их было слишком мало. Ребята постарше получали воспитание в Армии обороны Израиля, которая стала своеобразным учебным заведением, где новобранца обучали грамоте и ивриту.

Китти Фремонт уже свободно владела этим языком. Она чувствовала себя своей и с Фостером Мак-Уильямсом на борту самолета, доставлявшего туберкулезных детей в Израиль, и в каком-нибудь пограничном кибуце. «Шалом, гиверет Китти!» — слышалось в сотнях мест, где подрастали ее дети.

А потом Китти осознала нечто, что одновременно обрадовало ее и сильно огорчило. Все чаще она встречала девушек, которых знала еще в Ган-Дафне, — теперь они вышли замуж, вели свое хозяйство. Некоторые из них были совсем детьми на «Исходе», а теперь у них самих подрастали дети. На глазах Китти «Молодежная алия» окрепла и самостоятельно справлялась с любыми трудностями. И вдруг Китти поняла, что сделала свое дело. Ни Карен, ни Израиль больше в ней не нуждаются, и она решила покинуть Израиль навсегда.

Бараку Бен Канаану исполнилось восемьдесят пять лет. Он отошел от общественной жизни и радовался, что может спокойно заниматься своим хозяйством в Яд-Эле. Именно об этом он мечтал добрых полвека. Даже в глубокой старости он сохранил физическую силу, ясный ум и работал в поле от зари до зари. Его огромная борода почти вся побелела, лишь кое-где сохранились проблески рыжего пламени, но руки остались крепки как сталь. Годы после войны стали для него самыми счастливыми. Он смог наконец посвятить себя семье.

Безмятежное счастье, однако, омрачали мысли о детях, у которых жизнь сложилась не очень счастливо. Иордана не смогла забыть Давида. Ее снедала тоска. Она путешествовала по Франции, потом вернулась в Иерусалим, город Давида, и снова поступила работать в университет: в душе у нее по-прежнему была пустота. Ари сослал себя в Негев. Барак догадывался о причинах, но ему никак не удавалось подобрать ключ к сыну.

Вскоре после восемьдесят пятого дня рождения Барак почувствовал сильные боли в желудке. Он долго никому об этом не говорил: нельзя же в такие годы жить совсем без недомоганий. Но вскоре у него появился сильный кашель, а его-то уж никак нельзя было скрыть от Сары. Она настаивала, чтобы муж показался врачу, но Барак все отшучивался. Пришлось, правда, пообещать, что сходит как-нибудь, но ему всегда удавалось найти повод для отсрочки.

Как-то позвонил Бен Гурион и спросил, не хочет ли Барак приехать с Сарой в Хайфу на празднование третьей годовщины Независимости: им оставят место на почетной трибуне. Это, конечно, была большая честь для старика, и он пообещал приехать. Сара взяла с него твердое обещание, что он сходит в Хайфе к врачу и хорошенько обследуется. Они отправились в Хайфу дней на пять раньше, и Барак действительно лег в больницу. Он пробыл там до кануна Дня независимости.

— Что сказали врачи? — спросила Сара.

Барак рассмеялся:

— Плохое пищеварение и старость. Дали какие-то таблетки.

Но Сара хотела знать подробности.

— Да брось ты, — ответил он. — Мы ведь приехали праздновать Независимость.

В этот день народ валом валил в Хайфу — на собственных и на попутных машинах, на самолетах, поездами… Город кишел людьми. В номере гостиницы, где остановился Барак, не было отбоя от посетителей, хотевших пожать руку ветерану, имя которого стало легендой.

Вечером молодежь, пройдя перед утопающим в зелени зданием муниципалитета на Гар-Гакармель, открыла торжества красочным факельным шествием. После митинга на горе был устроен фейерверк.

Десятки тысяч людей толпились на улице Герцля. Гремела музыка, на каждом углу плясали хору. Барак с Сарой тоже вошли в круг и танцевали под восторженные крики молодежи. Затем они отправились в городок Политехнического института, чтобы как почетные гости принять участие в вечере, устроенном «Братством огня» — бойцы Пальмаха создали его еще в дни арабского террора. Был разложен гигантский костер, жарили барана на вертеле, варили кофе по-арабски, хором пели древние песни и библейские псалмы. «Братство огня» пело и плясало до рассвета.