Винсенто Бласко Ибаньес - Обнаженная Маха

В такие минуты Реновалесу хотелось задушить ее. Она насмехалась над ним, считала его человеком неполноценным, неким монахом от живописи. Желая досадить ей, ответить колкостью на колкость, он однажды бесцеремонно прервал поток ее ехидного щебетания и бросил:

— Но ведь и о вас кое-что рассказывают, Конча. Рассказывают истории... не очень приятные для графа.

Он ждал взрыва возмущения, гневного протеста, но вместо них в тишине мастерской раздался смех — веселый, даже бесстыдный. Этот смех продолжался долго: звенел и звенел, на мгновение прерывался и снова разливался. Насмеявшись, графиня вдруг погрустнела, на ее лице появилось мягкое и печальное выражение, присущее женщинам, которых «никто не понимает». Она очень и очень несчастна. Ему можно откровенно в этом признаться, ведь он ее истинный друг. Замуж вышла еще девочкой: это была ужасная ошибка. Обаяние богатства, блеск роскоши и графская корона слишком впечатлили юную школьницу, но увы — это совсем не главное в жизни.

— Человек имеет право на толику любви; а если не любви, то хотя бы радости. Вы со мной согласны, Мариано?

Еще бы не согласен!.. И он посмотрел на Кончу таким встревоженным взглядом, что она не выдержала и засмеялась, пораженная его наивностью, затем погрозила ему пальцем.

— Берегитесь, маэстро. Хосефина — моя подруга, и если вы начнете совершать ошибки, я ей все расскажу.

Реновалеса раздражала легкомысленность этой птички, всегда оживленной, прыгающей и капризной, которая то садилась рядом, согревая его теплом близости, то порхала вдали, волнуя его и насмешливо поддразнивая.

Иногда Конча приходила в агрессивно-возбужденном состоянии и с первых слов пыталась досадить художнику, как случилось и в этот вечер.

Какое-то время они хранили безмолвие: он с рассеянным выражением рисовал, а она провалилась в кресло и не шевелилась, глядя на скользящую по холсту кисть.

Но графиня де Альберка не способна была долго молчать. Слово по слову, опять разговорилась и по привычке начала свои бесконечные рассказы, не обращая внимания на то, что художник не отзывается; главное для нее было то ли высказаться самой, то ли оживить смехом и беседой монашескую тишину мастерской.

Реновалес выслушал рассказ о ее деятельности на должности председателя женской лиги, о ее больших планах в святом деле эмансипации слабого пола. Но и здесь она не отступила от дурной привычки подтрунивать над женщинами и остроумно высмеивать своих помощниц в благородном деле: неизвестных писательниц, учительниц с комплексом некрасивости, художниц, рисующих цветочки и голубей. Это была целая толпа бедных женщин в экстравагантных шляпках и юбках, что сидели на них как на колу; толпа мятежной и разгневанной на свою судьбу женской богемы, гордящейся, что ее возглавляет знатная дама. Все эти эмансипэ имеют привычку за каждым словом величать ее «графиней», чтобы лишний раз польстить себе такой дружбой. Кончу несказанно радовала эта свита пылких поклонниц. Она весело развлекалась их воинственностью и грандиозными замыслами.

— Да, я знаю, чего вы добиваетесь, — сказал Реновалес, впервые нарушая длительное молчание. — Вы хотите стереть нас в порошок. Подчинить себе ненавистных мужчин.

Графиня, смеясь, снова вспоминала вслух о лютой непримиримости некоторых своих помощниц. Поскольку в основном они очень некрасивые, то ненавидят женскую красоту и считают ее признаком слабости. Хотят, чтобы женщина будущего была без округлых бедер и груди, крепкая, костлявая и мускулистая, способная к любой физической работе, а главное — освобождена из-под гнета любви и необходимости рожать детей. Они объявляют войну женственности.

— Какой ужас! Вы со мной согласны, Мариано? — продолжала графиня. — Женщина и сзади, и спереди плоская, как доска, с подстриженными волосами и грубоватыми руками, женщина, соревнующаяся с мужчиной во всех сферах его деятельности! И это называют эмансипацией! Полагаю, вы не стали бы этого терпеть! Сразу начали бы вразумлять нас шлепками.

Нет, она не из таких. По ее мнению, женщина достигнет полного триумфа, лишь когда станет еще более привлекательной и соблазнительной. Если лишить ее красоты, то что же ей тогда останется? Пусть женщина сравняется с мужчиной умом, но она должна покорять его чарами своей привлекательности.

— Я не испытываю ненависти к мужчинам, Мариано. Я очень женственная и нахожу в любви великое удовольствие... Какой смысл это скрывать?