Эдит Уортон - Риф, или Там, где разбивается счастье

Мгновенно забыв о Фарлоу, она продела руку ему под локоть, и они вернулись в зал.

Как только поднялся занавес, ее спутник перестал для нее существовать. Наблюдая за ней из своего угла, Дарроу видел, что ее рассудок восхитительно тонет под огромными волнами ощущений. Словно все ее изголодавшиеся чувства тянули чуткие щупальца к вздымающимся волнам прилива; словно все, что она видела, слышала, воображала, обрушилось на нее, заполняя пустоту на месте того, чего она была всегда лишена.

Дарроу вновь наслаждался тем, какой восторг она испытывает. Она была необыкновенно заразительна в своих эмоциях: те передавались чуть ли не физически, как некое излучение, заставлявшее кровь играть в его жилах. Не часто ему представлялась возможность изучить влияние совершенно нового впечатления на столь восприимчивую натуру, и на миг ему захотелось, чтобы струны ее души завибрировали ради его развлечения.

В следующем антракте она в смятении обнаружила, что, когда они пробивались в кафе, она потеряла красивую иллюстрированную программку, которую он ей купил. Она было хотела вернуться в кафе и поискать там, но Дарроу убедил ее, что ему ничего не стоит купить ей другую. Когда он направился за новой программкой, она, протестуя, последовала за ним до выхода из ложи, и он увидел: ее расстраивает мысль, что ему придется потратить на нее лишних несколько франков. Подобная бережливость сразила Дарроу своим контрастом с ее живой расточительностью чувств, и вновь он испытал желание исправить свою столь прискорбную небрежность.

Когда он вернулся в ложу, девушка все еще стояла у двери, и он заметил, что не только его взгляд прикован к ней. Затем нечто другое внезапно отвлекло его внимание. Поверх серых лиц парижской толпы он увидел свежую сияющую физиономию Оуэна Лита, радостно машущего ему. Стройный энергичный юноша отделился от двух столь же юных своих товарищей и пытался пробиться к другу мачехи. Более неподходящей встречи нельзя было и ожидать; его охватило смятение, и лишь в последний момент он успокоился, когда увидел, что Софи Вайнер, словно инстинктивно почувствовав опасность, растворилась в тени ложи.

Минуту спустя Оуэн Лит был уже рядом.

— Я был уверен, что это вы! Какая удача, что я вас встретил. Не пойдете ли с нами поужинать после окончания? На Монмартр или куда пожелаете. Те два парня — это мои друзья по Школе изящных искусств, оба очень хорошие ребята… Мы будем очень рады…

Какое-то мгновение Дарроу читал в его радушном взгляде продолжение: «…если дама тоже пойдет с вами»; затем оно изменилось на «Мы будем так рады, если вы пойдете с нами».

Дарроу, поблагодарив и извинившись, что не может принять приглашение, несколько минут поддерживал беседу, в которой каждое слово, каждая интонация собеседника были как резкий свет, бьющий в больные глаза. Он был рад, когда звонок призвал зрителей занять свои места и юный Лит покинул его с дружеским вопросом: «Мы увидим вас позже в Живре?»

Когда Дарроу присоединился к мисс Вайнер, первой его заботой было выяснить, окинув быстрым взглядом зал, может ли Оуэн видеть со своего места их ложу. Но из ложи юноши не было видно, и Дарроу заключил, что тот его заметил только в коридоре и не рядом с Софи. Он не очень понимал, почему ему кажется столь важным решить этот вопрос; несомненно, причиной была не столько забота о репутации мисс Вайнер, сколько неотступное видение печальных оскорбленных глаз…

По дороге обратно в отель это видение неотступно стояло перед ним, сопровождаемое мыслью, что с вечерней почтой могло прийти письмо от миссис Лит. Даже если письма еще нет, слуга мог сообщить телеграммой, что оно в пути, и при этой мысли его интерес к девушке, сидящей рядом, вновь охладел до братского, почти отеческого. Она была для него, в конце концов, не более чем обаятельным юным созданием, ее было просто приятно пригласить развлечься вечером; и, когда, уже в ярко освещенном дворе отеля, она быстро повернулась, приблизив к нему счастливое лицо, он отклонился, сделав вид, что открывает дверцу такси.

Ночной портье за конторкой, после бесплодных поисков в отделениях для почты, склонялся к тому, что письмо или телеграмма для джентльмена действительно были, и Дарроу, услышавшему это, не терпелось подняться в свой номер. Наверху к их номерам вел длинный, тускло освещенный коридор, и Софи, остановившись на пороге, перекинула через руку свой светлый плащ, а другую протянула Дарроу.

— Если телеграмма придет рано, я уеду с первым поездом; так что, полагаю, пора прощаться, мы больше не увидимся, — сказала она, и в ее глазах мелькнула легкая тень сожаления.