Джеймс Купер - Зверобой

Человеческому уму непонятны и недоступны все побуждения, которые управляют действиями животных. Медведица, обычно очень свирепая, когда ее детеныши подвергаются действительной или мнимой опасности, в данном случае не сочла нужным броситься на девушку. Она оставила соты, подошла к Гетти футов на двадцать и встала на задние лапы, раскачиваясь всем телом с видом сварливого неудовольствия, но ближе не подходила. К счастью, Гетти не вздумала бежать. Поэтому медведица вскоре снова опустилась на все четыре лапы и, собрав детенышей вокруг себя, позволила им сосать молоко. Гетти была в восторге, наблюдая это проявление родительской нежности со стороны животного, которое, вообще говоря, отнюдь не славится сердечной чувствительностью. Когда один из медвежат оставил мать и начал кувыркаться и прыгать вокруг нее, девушка опять почувствовала сильнейшее искушение схватить его на руки и поиграть с ним. Но, снова услышав ворчание, она, к счастью, отказалась от этого опасного намерения. Затем, вспомнив о цели своего похода, она повернулась спиной к медведице и пошла к берегу озера, сверкавшего между деревьями. К ее удивлению, все медвежье семейство поднялось и последовало за ней, держась на небольшом расстоянии позади. Животные внимательно следили за каждым ее движением, как будто их чрезвычайно интересовало все, что она делала.

Таким образом, под конвоем медведицы и медвежат девушка прошла около мили, то есть по крайней мере втрое больше того, что могла бы пройти за это время в темноте. Потом она достигла ручья, впадавшего в озеро между крутыми, поросшими лесом берегами. Здесь Гетти умылась; утолив жажду чистой горной водой, она продолжала путь, освеженная и с более легким сердцем, по-прежнему в сопровождении своего странного эскорта. Теперь дорога ее лежала вдоль широкой плоской террасы, тянувшейся от самой воды до подножия невысокого склона, откуда начиналась вторая терраса с неправильными очертаниями, расположенная немного выше. Это было в той части долины, где горы отступают наискось, образуя начало низменности, которая лежит между холмами к югу от озера. Здесь Гетти сама смогла бы догадаться, что подходит к индейскому лагерю, если бы даже медведи не предупредили ее о близости людей. Понюхав воздух, медведица отказалась следовать далее, хотя девушка не раз оборачивалась назад и подзывала ее знаками и даже своим детским, слабеньким голоском. Девушка продолжала медленно пробираться вперед сквозь кусты, повернув голову и не отрывая глаз от неподвижных животных, когда вдруг почувствовала, что ее останавливает человеческая рука, легко опустившаяся на ее плечо.

— Куда идешь? — произнес торопливо и тревожно мягкий женский голос. — Индеец, краснокожий, злой воин — там!

Этот неожиданный привет испугал девушку не больше, чем присутствие свирепых обитателей леса. Правда, Гетти несколько удивилась. Но ведь она была уже подготовлена к подобной встрече, а существо, остановившее ее, казалось самым безобидным из всех когда-либо появлявшихся перед людьми в индейском обличье. Это была девушка немного старше Гетти, с улыбкой такой же ясной, как улыбка Юдифи в ее лучшие минуты, с голосом, звучавшим, как музыка, и выражавшим покорную нежность, которая так характерна для женщин тех народов, где женщина бывает только помощницей и служанкой воина. Красота — не редкость среди американских туземок, пока на них не легли все тяготы супружества и материнства. В этом отношении первоначальные владельцы страны немногим отличаются от своих более цивилизованных преемников.

Девушка, так внезапно остановившая Гетти, носила на плечах миткалевую накидку, которая прикрывала всю верхнюю половину ее тела. Короткая юбка, обшитая золотым позументом, спускалась только до колен. Гамаши из той же ткани и мокасины из оленьей шкуры дополняли наряд. Волосы длинными черными косами спускались на плечи и на спину и были разделены над низким гладким лбом, что смягчало выражение глаз, в котором хитрость сочеталась с простодушием. Лицо у девушки было овальное, с тонкими чертами, зубы ровные, белые. Голос у нее был тихий, как вздохи ночного ветерка, что вообще характерно для женщины индейской расы, но он так выделялся в этом отношении, что девушке дали прозвище Уа-та-Уа, которое по-английски можно перевести: «Тише, о тише!»

Короче говоря, это была невеста Чингачгука. Усыпив подозрительность своих похитителей, она получила разрешение прогуливаться в окрестностях лагеря. Эта поблажка, впрочем, вполне соответствовала обычаям индейцев, которые к тому же знали, что в случае бегства девушку нетрудно будет отыскать по следу. Надо также напомнить, что ирокезы, или гуроны, как правильнее будет называть их, не догадывались о появлении на озере ее жениха. Да и сама она ничего об этом не знала.