Ирвин Шоу - Нищий, вор

Сзади, бесшумно ступая босыми ногами, подошел Дуайер. В руках он держал два стакана. Один стакан он протянул ей. Хмуро улыбнувшись, она подняла стакан, словно провозглашая тост. Весь день она ничего не пила и не ела, и сейчас от первого глотка у нее защипало язык.

— Я обычно пью что-нибудь полегче, — сказал Дуайер, — но, может, действительно сейчас лучше всего виски. — Он делал маленькие глотки, привыкая к новому вкусу. — Я хотел сказать вам, — продолжал он, — что ваш брат Руди — человек необыкновенный. Видать, за что ни возьмется, обязательно доведет до конца.

— Пожалуй, — согласилась Гретхен. Подобная характеристика тоже имеет основание.

— Без него мы бы совсем увязли…

Ни в чем бы мы не увязли, подумала Гретхен, если бы Руди давал жене меньше воли и сидел бы с ней в другом полушарии.

— Без него нас обвели бы вокруг пальца, — настаивал Дуайер.

— Кто?

— Законники, — неопределенно ответил Дуайер. — Судовые маклеры, адвокаты. Все кому не лень.

Вот человек, думала Гретхен, который, когда в море разыгрывается шторм, несет свои обязанности, не ведая страха даже на исходе сил; он сумел выжить в обществе жестоких и буйных людей, но при виде клочка бумаги, при упоминании о власть имущих на суше чувствует себя совершенно беспомощным, словно явился с другой планеты. Сама Гретхен всю свою сознательную жизнь провела среди людей, которые имели дело с бумагами и в конторах чувствовали себя так же уверенно и твердо, как индеец в лесу. А ее покойный брат, по-видимому, с самого рождения тоже принадлежал к инопланетянам.

— Меня беспокоит только Уэсли, — сказал Дуайер.

Не собственная судьба, думала она, беспокоит этого человека, который не понимает, зачем должен существовать договор на бумаге, когда можно просто разделить все поровну, и который даже не имеет права стоять сейчас на этой отмытой добела палубе красивой яхты, где он трудился много лет.

— Пусть Уэсли вас не волнует, — сказала она. — Руди о нем позаботится.

— А может, Уэсли не захочет? — спросил Дуайер, делая очередной глоток. — Он мечтает быть таким, как его отец. Порой, когда смотришь на него, становится просто смешно — так он старается подражать походке отца, его речи, манерам. — Он отхлебнул побольше, вздохнул и продолжал: — По ночам, в море мы или в порту, они забирались в рубку и беседовали. Уэсли задавал вопросы, а Том не спеша, обстоятельно отвечал. Один раз я спросил у Тома, о чем они так подолгу беседуют. Том засмеялся: «Парень выспрашивает у меня про мою жизнь, а я рассказываю. Наверное, хочет наверстать те годы, когда некого было расспрашивать. Старается понять, что я собой представляю. Я тоже когда-то интересовался своим отцом, только вместо ответа получил пинок в зад». Из слов Тома, — сдержанно добавил Дуайер, — я понял, что между ним и вашим отцом большой любви не было, а?

— Пожалуй, — согласилась Гретхен. — Он был не очень ласковый человек, наш отец. И не умел любить. Если и была в нем любовь, то лишь к Рудольфу.

— Ох, уж эти семьи! — вздохнул Дуайер.

— Да, семьи, — повторила Гретхен.

— Я спросил у Тома, какие же вопросы задает ему Уэсли, — продолжал Дуайер. — «Обычные, — сказал мне Том. — Каким я был в детстве? Что представляли собой мои брат и сестра?» То есть вы и Руди. «Как я стал боксером, а потом матросом в торговом флоте? Когда впервые переспал с девицей? Что собой представляли другие женщины, с которыми я имел дело, в том числе и его чертова мамаша…» Я спросил у Тома, говорит ли он парню правду. «Только одну правду, — ответил Том. — Я современный отец. Рассказываю, откуда берутся дети, и все такое прочее». Он был не без юмора, наш Том.

— Могу себе представить, — усмехнулась Гретхен.

— «Скроешь правду — испортишь ребенка», — как-то сказал мне Том. Порой он вдруг говорил так, будто когда-то чему-то учился. Хотя на самом деле был человеком невежественным и к образованию относился с большим недоверием. Может, мне не следовало бы говорить вам об этом, — сумрачно добавил Дуайер, встряхивая остатки льда в стакане, — но он обычно приводил в пример вашего брата Руди. «Посмотри на Руди, — говорил он. — Он получил все образование, какое способен впитать в себя человеческий мозг, а чем кончил? Выжат как лимон, стал посмешищем в своем городе после того, что выкинула его пьяная жена, а теперь сидит и не знает, как провести остаток жизни».

— Я, пожалуй, выпью еще, — сказала Гретхен.

— Я тоже, — отозвался Дуайер. — Виски начинает мне нравиться. — Он взял у нее стакан и пошел на корму в кают-компанию.