Шмуэль-Йосеф Агнон - Под знаком Рыб

— Развод, — прошептала она.

Я сказал в сердцах:

— Ты хочешь принудить меня дать тебе развод?

Она покачала головой:

— Если тебе нравится считать, что я хочу тебя принудить, я не буду возражать.

Я спросил:

— Что это значит?

— Зачем нам возвращаться к тому, что уже не требует возвращения? — сказала она. — Сделаем то, что предписано нам свыше.

Я сказал с насмешливым раздражением:

— Тебе даже небеса открыты — ты в них читаешь как по писаному. Я, знаешь ли, врач, и я не верю ничему, кроме того, что видят мои глаза. Ты же, сударыня, знаешь, что написано в небесах. Кто это научил тебя такой премудрости, уж не тот ли мерзавец?

— Замолчи, — ответила Дина, — пожалуйста, замолчи.

Я спросил:

— Почему ты сердишься, что я такого сказал?

Она встала и вышла в другую комнату, и я услышал, как она запирает дверь.

Я подошел к двери и попросил ее открыть мне, но она не отозвалась.

Я сказал:

— Хорошо, я ухожу и оставляю дом в твоем распоряжении, ты не должна запираться.

Она по-прежнему не отвечала, и я начал бояться, не взяла ли она снотворное и не хочет ли она, не дай Бог, покончить с собой. Я стал просить и умолять, но дверь не открылась. Тогда я попытался заглянуть через замочную скважину, и сердце мое при этом отбивало один глухой удар за другим, как у душегуба. Так я стоял перед закрытой дверью, пока не наступил вечер и в комнате потемнели стены.

С темнотой она вышла из своей комнаты, бледная, как смерть. Я взял ее руки в свои и почуял мертвенный холод, от которого заледенели и мои руки. Она не вырвала своих рук, как будто они уже ничего не чувствовали.

Я положил ее на кровать, дал успокоительное и не отходил от нее, пока она не заснула. Я смотрел на ее лицо, в котором не было ни изъяна, ни упрека, и говорил себе, как прекрасен тот мир, в котором пребывает сейчас эта женщина, и как тяжела та жизнь, которой мы живем. Я наклонился, чтобы поцеловать ее. Она отвернулась. Я спросил: «Ты что-то сказала?» Она ответила: «Нет». Не знаю уж, почувствовала она мое присутствие или говорила сквозь сон. Все во мне опустилось, и я больше не приближался к ней. Но всю ночь просидел рядом.

Наутро я пошел на работу и вернулся в полдень. Из благоразумия или по другой причине я не стал напоминать ей о вчерашнем. И она тоже не вспомнила. Ни в этот день, ни на следующий, ни на третий. Я надеялся, что все вернулось к прежнему состоянию. В то же время я понимал, что если сам я и хочу забыть, то она не забывает.

Спустя несколько дней ее лицо ожило, а ее привычки стали другими. Раньше она встречала меня у входа в дом, а теперь перестала. Иногда она оставляла меня и куда-то уходила, иногда я приходил и не заставал ее.

В эти дни исполнилось три года нашей помолвки. Я сказал:

— Давай отпразднуем и поедем туда, куда мы поехали тогда.

Она сказала:

— Это невозможно.

— Почему?

Оказывается, она должна идти в другое место. Я спросил:

— Извини, но куда это ты идешь?

Она сказала:

— У меня есть на попечении больная.

Я спросил:

— Что вдруг?

Она сказала:

— Не все, что человек делает, он делает вдруг. Я уже давно пришла к мысли, что должна работать и вообще что-то делать.

Я спросил:

— Разве тебе не достаточно, что я работаю и что-то делаю?

Она сказала:

— Раньше было достаточно, а теперь нет.

— Почему?

— Почему? Если ты сам не понимаешь, я не смогу тебе объяснить.

Я спросил:

— Неужели это так сложно, что ты не в состоянии мне объяснить?

Она сказала:

— Нет, объяснить не трудно, но я сомневаюсь, сумеешь ли понять.

— Почему?

— Потому что я хочу зарабатывать себе на жизнь.

Я спросил:

— Разве у тебя так мало средств дома, что ты должна искать заработок в другом месте?

Она сказала:

— Сегодня у меня есть средства, но кто знает, что будет завтра.

Я спросил:

— С чего это вдруг?

Она сказала:

— Я уже тебе сказала, что ничего не происходит вдруг.

Я сказал:

— Я не понимаю, что ты говоришь.

Она сказала:

— Ты прекрасно понимаешь, ты только говоришь, что не понимаешь.

Я в отчаянии покачал головой:

— Ладно, пусть будет так.

Она сказала:

— Но это действительно так.

Я сказал:

— Эта твоя диалектика мне чужда.

Она сказала:

— Она чужда тебе и не близка мне. И поэтому нам лучше молчать. Ты делай свое, а я буду делать свое.

Я сказал:

— Что я делаю, я знаю, а вот что хочешь делать ты, не знаю.

Она сказала:

— Если не знаешь сегодня, узнаешь завтра.

В этих своих начинаниях она, однако, не преуспела. А если преуспела, то ничего на этом не заработала. Она ухаживала за парализованной девушкой, дочерью бедной вдовы, и не брала плату за свою помощь. Напротив, она сама помогала этой вдове деньгами, а девушке покупала цветы. За время этой работы она так устала, что выглядела, как больная. Теперь она сама нуждалась в уходе, нечего было и говорить об уходе за другими. Однажды я спросил ее: