Скиталец - Огарки

— Это в тебе разбойничья кровь говорит! — спокойно заметил Толстый, полулежа на земле и наливая себе водки в свинцовую чарку. — Истинно говорю тебе: долбанешь ты когда-нибудь какое-либо начальство шкворнем по башке!

— Долбану! — согласился Сокол.

— Постойте-ка! — вдруг вскрикнул Савоська и, склонив голову набок, прислушался. — Слышите?.. голоса!.. там, внизу — драка! — решил он, вставая. — Плюньте мне в морду, если вру: у меня ухо охотничье!..

Все прислушались.

Сквозь шум волн действительно чудилась человеческая ругань, крики и чей-то плач.

Огарки вскочили на ноги.

Через минуту они уже спускались по затылку Молодецкого кургана к берегу Усы.

Впереди всех был Северовостоков. Против кургана стояла на Усе барка, грузившая камень, а на берегу шумела толпа бурлаков, крючников с этой барки, человек двенадцать. Одни из них смеялись, другие ругались. Плакали и визжали трое деревенских мальчишек: крючники поймали их, держали за шиворот и за что-то били, поднимая за волосы на воздух…

— Москву им надо показать! — со смехом галдели крючники.

Вдруг с горы загремел голос Северовостокова:

— Гей, вы! Ухорезы! Не смейте бить детей!..

Крючники задрали головы кверху: в полугоре стояли, выжидая, огарки, а по тропинке спускался с кургана «барин» — человек в широкополой шляпе; шляпа возбудила в крючниках ненависть.

В ответ на грозный окрик певчего посыпался град вызывающих, скверных ругательств, таких изысканных, какие можно слышать только от бурлаков на Волге.

— Эй! шляпа!.. Убирайся на легком катере к чертовой матери!.. Твово бы отца величать с конца!.. Барский нищий с худой голенищей!..

Ругань была рифмованная, художественно артистическая, перебиравшая всю родословную, полная самых невозможных пожеланий.

Из толпы выделился здоровенный парень и принял вызывающую позу.

— Потрафь ему в морду! — просили его товарищи. — Д-дай ему!

Крючники хотели воспользоваться случаем — поколотить «барина».

Северовостоков преобразился — он сразу вспыхнул, рассвирепел и пришел в состояние величайшей ярости: смуглое лицо его покрылось мертвенной бледностью, брови грозно сдвинулись, глаза осветились огнем. Он быстро сбросил с себя пиджак и шляпу, окинул толпу молниеносным взглядом, потом огляделся кругом, и взгляд его упал на разбитый остов челнока-душегубки, валявшейся на песке. Это было дно маленькой, черной долбленой лодки, с расколотой носовой частью. Как тигр, прыгнул он к ней, наступил ногой на одну половину, схватил другую обеими руками, с треском разодрал челнок пополам и в неподражаемо гордой позе замахнулся этой половиной лодки, намереваясь ею истребить своих врагов. Он был удивительно красив, живописен и страшен в эту минуту, ловкий, гибкий, как хищный зверь, бледный, с горящими глазами и целой гривой развевающихся кудрявых волос.

Крючники в ужасе бежали от него. Северовостоков не стал их преследовать, но, чтобы разрядить свой гнев, грянул половинкой челнока о большой камень, и она разлетелась в щепки.

Убежали и крючники и побитые ими ребятишки.

Издали слышались голоса.

— Это сам окаянный!

— Эх, паря, на какого черта наткнулись!

— Они все, должно, такие!..

— Хо-хо-хо! — ржали огарки, опускаясь к реке. — Наш удар!

После такой легкой победы над крючниками огарки разделись и стали купаться в зеркально чистой Усе, около своей лодки.

Северовостоков бросился в воду первый и сразу же поплыл вдаль, мимо кургана, к Волге. Плавал он великолепно, легко рассекая спокойную гладь реки своими богатырскими руками и взбирая грудью пенистую волну. Огарки долго любовались, как после каждого взмаха руки показывалась над водой его могучая смуглая спина, влажная и блестящая на солнце, вся из напряженных мускулов.

Наконец, он пропал из глаз.

Прошло с четверть часа, а Северовостоков не возвращался.

Огарки вылезли из воды, оделись, а его все не было.

Тогда они стали беспокоиться.

— Что за черт? куда он делся? — недоумевали огарки. — Не утонул же в самом деле?

И они все хором, разными голосами, надрываясь, начали кричать, издавая протяжные, дикие звуки:

— Ого-го-го-го!

Но никто не отзывался — только эхо гудело в горах.

Тревога их стала возрастать.

— Поедемте за ним на лодке! — предложил Толстый. — Заплыл, должно быть, далеко, черт!

Они уселись в лодку, отчалили и направились через Волгу к ее чуть видному песчаному берегу.

Ехали, уныло всплескивая четырьмя веслами, озирались кругом, кричали, махали рубахой, привязанной к багру.