Рене Маори: Темные зеркала

– Святой отец! Святой отец, мне нужна ваша помощь!

На пороге церкви стоял Северен Тома, один из самых беднейших жителей деревни. Ни он, ни его семья никогда не посещали церковь. А вот аббат, довольно, часто навещал их лачугу на окраине. Тома имел больную жену и целый выводок чумазых ребятишек, младшему из которых, едва исполнилось три года.

– Святой отец, жена помирает – зовет вас.

– Хорошо, Северен, – усталым голосом ответил аббат, – сейчас мы придем. Ступай пока домой, ступай…

Он окликнул мальчика, прислуживающего в церкви, и приказал ему взять Святые Дары.

– Жан, Адель Тома умирает, хочет собороваться.

– Что такое? – Раздался за его спиной голос. – Вы собираетесь читать отходную этой безбожнице?

Одна из женщин, украшавших церковь, спустилась с лесенки и теперь стояла за его спиной, уперев руки в бока и прислушиваясь к каждому слову.

– Анетта, – аббат махнул рукой, словно отсылая ее к прерванному делу. – Иди. Не нам судить, кто и чего достоин. Больная женщина зовет меня, она хочет исповедаться и чистой предстать перед богом.

– Что и говорить, господин аббат, вы просто святой. – Развязно продолжала Анетта. – Вы причастили бы и дьявола, если бы он об этом попросил.

– Кто знает, кто знает, – ответил аббат. – Может быть еще и попросит…

Через пять минут аббат уже шагал по дороге, ведущей в деревню. Немного позади, прижимая к груди Святые Дары, заботливо уложенные в кожаный мешок, шел Жан. Их башмаки звонко стучали по обледенелой земле. А пронизывающий ветер гнал темные тучи, обещая к ночи сильную бурю. Аббат с трудом дышал, прикрывая лицо рукой. Временами ему казалось, что еще мгновение, и он упадет на холодную землю, и навсегда застынет скорбным черным холмиком. Но, преодолевая дурноту, он продолжал идти, не помышляя о том, чтобы вернуться назад в церковь.

Наконец, они дошли до дома Тома. Аббат наклонился, чтобы не удариться о притолоку и шагнул в темное и затхлое пространство дома.

– Pax huic domui , – провозгласил он

Навстречу выбежал Северен, чтобы проводить его к умирающей. Госпожа Тома лежала в маленькой комнатушке, похожей на склеп. И, увы, она уже была мертва. Истрепанное одеяло не поднималось на груди в такт ее дыханию, а заострившиеся черты лица приобрели строгое и холодное выражение.

Рядом с постелью стояла старшая дочь четы Тома, с чашкой в руке. Он стояла неподвижно с тупым выражением лица, ожидая, что мать попросит пить. Северен растерянным взглядом обвел всех присутствующих:

– Вот незадача, – пробормотал он. – Никак померла. Плохая примета, – продолжил он с ужасом. – Святые Дары опоздали. Теперь они точно еще раз в этом году понадобятся кому-то из моей семьи. А ведь до конца года осталось чуть больше недели.

Аббат вздрогнул. Хотя он считал примету лишь вымыслом невежественных крестьян, ему почудилось что-то зловещее в этой мрачной комнате с деревянной кроватью, на которой остывало тело госпожи Тома. Он словно издали увидел замершую группу – Северена, его дочь с чашкой в руках, мальчика держащего Святые Дары и себя, аббата Муре с лихорадочно блестевшими глазами. И почувствовав, как его коснулось холодное дыхание смерти, он встал на колени перед кроватью, чтобы прочесть молитву – это было единственным, что можно было сделать в такой ситуации. Северен удалился и увел дочь, которая теперь успокаивала младших, расшумевшихся не на шутку детей. Сквозь тонкие стены проникал их гомон, и она выпроводила их на улицу.

Аббат оказался в полной тишине, наедине с покойницей, желтое лицо которой уныло выделялось на белизне подушки. Ее провалившиеся глаза, прикрытые пергаментными веками, слепо глядели в потолок, подобно мраморным глазам статуй. Аббат как завороженный глядел на это лицо, впервые в своей жизни, испытывая страх перед смертью. Что-то странное было в облике госпожи Тома, что-то неестественное и пугающее. Впрочем, в этот день ему все казалось пугающим – и спокойная реакция Северена на смерть жены, и глупое лицо их дочери.

– Да-да, – прошептал он, стараясь привести в порядок свои мысли. – Святые Дары опоздали… Это не главное. Главное прочитать « Pater… » и все остальные необходимые молитвы.

И он торопливо взялся за «Pater» переставляя местами и глотая слова. Это была странная молитва, слово губы святого отца лишь говорили по привычке, а душа и разум его молчали, ибо были заняты совсем другими мыслями.

В какой-то миг ему вдруг показалось, что веки покойницы дрогнули, приоткрыв тусклую полоску глазного яблока. Он пошатнулся от ужаса и ухватился за постель, чтобы не упасть, слабеющие колени отказывались выдерживать вес его тела. Изо всех сил вцепившись в матрац, он с ужасом увидел, как на правую его руку опускается желтая и холодная рука покойницы. Адель Тома приподнялась на смертном одре, устремив белесые глаза на святого отца.