Рене Маори - Темные зеркала. Том второй

Пространство и время пронизаны множеством связей. Нет ни одного живого существа или предмета, которые не имели бы в своем существовании неких ниточек, связывающих его с другими объектами, порой совершенно чуждыми ему и его настоящей жизни. Но что стоит это настоящее без тянущихся вглубь прошлого, в стороны и в будущее невидимых связей, тысяч каналов, которые собирают мир в единое целое. Если графически представить любое существо, то оно окажется похожим на муху, запутавшуюся в паутине. А если пойти дальше и изобразить мир – то он окажется коконом, прошитым бесконечными нитями, коконом, созданным из них. Вселенная – единый пульсирующий организм, где каждая клетка существо, обладающее собственной памятью и волей, ежесекундно получающее свой опыт из жизни других, таких же клеток, чья информационная целостность, постоянно нарушается притоком знаний и умений извне по бесчисленному количеству каналов. Чаще всего это существо даже не догадывается об истинном источнике той или иной мысли, приписывая неожиданно обретенное знание лишь своему интеллекту и хитроумию. Я знаю, что вы мне на это ответите. «Банально», – скажет эстет. «Банально, – отвечу я, – как и все естественное. Потому что не требует, будучи естественным, долгих философских рассуждений и безудержного полета мысли, чаще всего бесплодного и формального». Нет, господа, я не намерен смаковать лишь словесные находки и каламбуры, я не эстет. «Тяжело написано, и скучно читать», – скажет обыватель. «Что ж, не читай, – отвечу я, – как говорил один бард «как дышится, так и пишется». Я дышу в таком ритме, и синхронизировать свое дыхание с вашим не намерен». История, которую я хочу рассказать, произошла в действительности, хотя, возможно, что те, кто пережил ее, запомнили эти события иначе. Возможно, способность нашего сознания стирать из памяти ужасное и необъяснимое, сыграла с ними свою шутку. Но я утверждаю, что все было именно так. Я видел это, и могу ответить за каждое слово, представленное вашему вниманию.

В тот день, я неожиданно для себя забрел в парк. Может быть, усталость последних дней заставила меня свернуть с пыльных улиц на эту, покрытую зеленой травой лужайку, затененную парой десятков деревьев и кустов. Я неудобно пристроился на жесткой скамейке посреди пустынного в этот час парка. Солнце планомерно сжигало редкие деревья. Стволы их странным образом были наклонены в одну сторону, словно они росли и мужали под вечным ветром, раз и навсегда выбравшем для себя единственное направление. Но воздух стыл в недвижности, и это замороженное движение деревьев казалось насмешкой над чаяниями измученной зноем земли. Достав блокнот, я в который раз пытался записать некий поэтический призрак – одну только фразу, которая мучила меня уже в течение нескольких дней и ночей. Но слова опять выходили плоскими и бесцветными, и их черно-белый рисунок неприятно поражал меня. Это был один из периодов творческого бессилия, которые преследовали меня на протяжении всей сознательной жизни. Я перечитывал написанное, и морщился от отвращения к самому себе. Только несколько минут назад, когда я шел вдоль набережной, мне вдруг показалось, что неожиданные мысли достойны того, чтобы быть запечатленными на бумаге. Но чуда не произошло. «Какая галиматья, – подумал я. – Почему это такие красивые и возвышенные мысли на бумаге становятся плоскими как блин? Не иначе, как есть в этом какая-то тайна…»

И вдруг застыдился, скомкал листок и бросил его в урну, словно кто-то невидимый мог появиться за спиной и прочитать это. Но вокруг никого не было, если не считать нескольких кошек, греющихся на дорожке, да семейной пары ворон, заворожено глядящих на колпачок шариковой ручки, поймавшей луч солнца. Я ухмыльнулся и призывно помахал им орудием нелегкого писательского труда. Вороны словно загипнотизированные такой неземной красотой, сделали несколько коротких шагов к скамейке и снова выжидающе замерли. – Вот-вот, – сказал я им, охваченный каким-то ожесточением, – Блеск, антураж.… А умные мысли вам не по вкусу. Ну, нет у меня легкости. И вообще, я ленив, чудовищно ленив. Так, что от меня «сериалов» не дождетесь! Вороны сделали вид, что не понимают о чем речь, а может, и вправду не понимали. А я вдруг увидел себя со стороны, изливающим желчь на ни в чем неповинных птиц, словно злобный святой Франциск. То есть сам Франциск злобным не был, просто я почувствовал себя его антиподом. Не нравилось мне все, написанное мной в последнее время. Не нравилось и все тут. Словно бы искра божья исчезла.