Рене Маори - Темные зеркала. Том второй

В этот момент Макс, наконец, понял, что Валентин потерян навсегда. Что в спектакле, поставленном Маргаритой, отыгран последний акт, за которым должно следовать уже что-то совсем другое. “Что ж, она ему отомстила, но я – то – не оказался ли я всего лишь орудием ее мести? Оба они режиссеры, выдирающие друг у друга пальму первенства. Оба они равны в глазах этой публики, что стоит за моей спиной. Но где я сам в этой истории?”..

Мысль эта осталась с ним и отравила ему радость жизни. Смутный образ того, что могло бы быть, неизменно маячил между ним и Маргаритой – сидел за их столом, лежал в их постели. Макс не мог обойтись без Маргариты, но и не мог избавиться от призрачного присутствия Валентина. Очевидно в написание “системы Хо” вкралась ошибка.

“Мое дело предостеречь тебя, иначе нам обоим придется разыскивать эту ошибку. Неправильное написание графемы называется Бо. Бо – недоверие между нами, гнев, зависть, ложь, но самое большое Бо – предательство. Система мгновенно замкнется на себя, и тогда придется бегать по кругу и разыскивать ошибку. Но мало ее найти – ее нужно так же и исправить. Ты знаешь, что такое карма? Это твой урок на всю цепочку жизней, это твой путь. Когда ты отягощаешь ее – то вяжешь узлы и петли, и сам же потом не можешь из них выйти. Чтобы решить это – одной жизни может не хватить”.

Макс встряхивает чашку, и муть словно раскалывается на ровные квадраты, и напоминает ему рассохшуюся на солнце глину.

Кофе остыл. Он чуть теплый и несладкий, и напоминает по вкусу пережаренные желуди. Макс отставляет чашку и направляется к выходу.

Толстая уборщица смотрит ему вслед – ей кажется, что она его уже видела здесь.

Он садится в такси и едет по ночному городу, не глядя на дорогу, потому что эту дорогу он видит и с закрытыми глазами. Он слишком хорошо знает ее и поэтому весь путь фокусируется в его мозгу в одну единственную мысль – когда уже все это кончится?

Он поднимается по лестнице и входит в свою квартиру. Обшарпанная белая комната пуста, на столе недопитая вода в стакане, в углу – мольберт.

Макс разворачивает мольберт к себе и долго смотрит на портрет. И вдруг начинает говорить вслух: – Опять. Как же я мог снова написать такое. И всякий раз так получается – стоит только ее проводить, и портрет превращается в уродство. Ну, что здесь изображено? Не женщина, совсем не женщина. Просто химера какая-то. Значит – опять сначала?

Он начинает методично соскребать с холста краску, чистит его, наносит свежую грунтовку. Его движения автоматичны, в пустом взгляде – обреченность. Он уничтожает свою картину, как делал уже десятки раз.

– Все будет в порядке, – наконец, говорит он, разглядывая белое окно обновленного холста. Потом смотрит на старый манекен, сидящий на стуле. Манекен изображает женщину с черными волосами, жесткое тело из папье-маше задрапировано в лиловое кимоно. – Марго, – обращается к нему Макс. – Как хорошо, что ты вернулась – у нас тут опять неполадки с портретом. Начнем-ка работать, ведь через месяц тебе снова улетать. Может быть, в этот раз все получится?