— Подобное я где-то читал, помнится, еще о тех временах, когда охотились с луком и стрелами. Ну, и графа судили?
— В каждом случае он сам осуждал себя: говорят, он выплачивал такую высокую компенсацию, что загонщики буквально лезли под выстрел.
И мой собеседник взглянул на меня чуть ли не с вызовом.
— Стало быть, и жертва наплевательски относилась к основным правилам человеческого общежития. Если бы господин В. после первого казуса попал на мой суд, с ним не повторились бы опасные приступы. Сумасшествие господина В., как и всего его класса, было исторически обусловленным. Сегодня же, поскольку изменились сами условия, и ему пришлось бы горько раскаиваться в содеянном, вторично граф уже не выстрелил бы в загонщика, даю голову на отсечение.
— Стало быть, излечение все же возможно?
— Даже для загонщиков! Хоть я считаю это очень тяжелым случаем. Склонность к произволу — ореховая скорлупа в сравнении со склонностью к раболепию, которую можно уподобить морю. Именно ею, как на море, держится и не тонет шелуха произвола.
— Да, власть — ужасный соблазн. Вы этого знать не можете. А я знаю по опыту. Целые годы на меня возлагалась обязанность решать, кого из сотен тысяч отправить на смерть. Можете вы это представить?
— Целые годы на меня возлагалась обязанность решать, чье стихотворение опубликовать ведущему журналу страны, кого сделать бессмертным.
— Ну, и как же вы защищались?
— Подробности пусть останутся моим секретом. Один из древнейших способов защиты — разделение власти и введение контроля. Многие избирали смирение в качестве противовеса растущей власти. Но и на этом пути подстерегают крайности; иными словами, смирение тоже способно разрушить психику. Держаться золотой середины для человека незаурядного, пожалуй, самая большая заслуга. Оторвавшимся или оторванным от общества носителям власти следовало бы стать духовными флагеллантами: следовало бы ежечасно бичевать себя самопознанием, иначе их неизбежно приберет к рукам дьявол, даже если бога и не существует.
Мы оба от души посмеялись над столь неожиданным заключением.
— Ну, так следует думать, вся эта компания давно отправилась к дьяволу, — резюмировал граф.
Затем, не дожидаясь вопросов с моей стороны, он начал рассказывать, кого из прежней знати куда забросил случай. Что стало со знаменитыми «десятью тысячами» элиты. И эту жизненную одиссею я выслушал не без интереса, и это годилось в мою писательскую котомку. Тот, кто верит в человечество, способен беспристрастно следить за судьбами личностей, пусть даже сыгравших в обществе самую разрушительную роль. Важнейшее положение современной психотерапии гласит, что за пациентами следует вести наблюдение не только пока они в желтом доме, но и впоследствии, когда они окажутся предоставленными самим себе.
Часть венгерских аристократов, преимущественно те из них, что жили ближе к природе, нежели к людям, на удивление легко приспособилась к своему новому общественному положению.
Но многие никак не могли привыкнуть. Особенно те, что жили наглухо изолированными от мира, в апартаментах, укрепленных бастионами передних, будь то загородный замок, пештский дворец пли отель фешенебельного курорта; те, кто любой предлагаемый им предмет принимал не иначе как из рук, затянутых в белые перчатки, кто даже с таможенными чиновниками, служащими гостиниц, портными — более того, известен случай, когда и с врачом, — общались не иначе как через слуг.
И те, кто подобный образ жизни обратил в ритуал, можно сказать, в нечто сакральное. Они полагали, что сама их родовитость — ну и, конечно, всемогущий бог — предрекла им сей жребий. Что такова их миссия на земле. Как ни странно это звучит, сами они искренне полагали, что оказывают благодеяние человечеству, вкушая до нелепости изысканный ужин средь услужливой суетни метрдотелей со взглядом морских капитанов и официантов с юркими сорочьими глазками, — вкушая почти столь же торжественно, — то есть другим в угоду! — как это бывает, когда, например, кардинал или другой высокий духовный сан совершает богослужение. Сами они не получали от этой церемонии ни малейшего удовольствия: отсюда ледяное выражение их лиц. Но ведь нельзя же и уклониться от выполнения своего долга — отсюда царственность их холода. Они сознавали свое призвание.
Женщин, ведущих подобный образ жизни, еще как-то можно понять. В конце концов, нечто подобное предлагал им гарем. В мире крупной буржуазии женщина тоже была окружена атмосферой безлюдия. Но наблюдать в оранжерейной атмосфере взрослых мужчин, тут — как бы это сказать — воображению впору даже усомниться в их мужских достоинствах. Не говоря уж о более существенном: чрезмерная опека неумолимо порождает беззащитность.
Читать дальше