Когда они прибыли в Кремай, праздник по существу еще не начинался. Поперек улицы висели гирлянды электрических лампочек, синих, белых, красных — то-то будет красиво вечером, на всех домах — флаги. Карусель вертелась еще впустую, со скрипом наигрывая какой-то танец, напротив карусели возвышался небольшой помост с трехцветными знаменами. Грузовичок остановился перед кафе, первыми слезли парни, чтобы помочь девушкам, — локоны на затылках запрыгали, замелькали голые ляжки над чулками. Молодежь заполнила все длинное, как коридор, кафе, куда Анна-Мария однажды заходила с Жозефом.
— Полковник еще не приехал, — сказал хозяин, — но он скоро будет! Все уже готово. Увидите, сколько понаедет народу!
Пока заказывали напитки, Анна-Мария незаметно вышла. Как они молоды… Ее молодость позади. Останься Рауль в живых, она сейчас была бы слишком старой для него. Но дело не в возрасте, Луизетте бы тоже не удалось его удержать. Жители селения, одетые по-воскресному, стекались на праздник. Анна-Мария подошла к общественному саду, — несмотря на праздник, он по-прежнему походил на кладбище, — свернула в узкую улочку… Здесь находилась зеленая площадь, похожая на осушенный бассейн. Ни души. Старые особнячки вокруг площади еще больше постарели с тех пор, как она видела их в последний раз, а может быть, осенние румяна были слишком бледны, чтобы скрасить их? По зеленому дну площади прошел человек с ведром. Он остановился возле фонтана, и в ведро с гулким шумом полилась струя воды. Анна-Мария свернула теперь в закоулок, такой узкий, что едва можно было пройти. Она добралась до той заброшенной части селения, где развалившиеся, стоявшие без крыш дома поросли изнутри зеленью; глухие стены без окон напоминали крепость. Все в этих краях походило на крепость, на тюрьму. Тюрьма становилась навязчивой идеей. Одних освобождали, других сажали… Что будет, когда этих «других» освободят? Да, заварилась каша… Погода по-прежнему стояла прекрасная, солнце шарило в зелени, пробивавшейся сквозь развалины. Анна-Мария была одна в этой пустыне, равнодушной к тому, что рядом праздник. Зачем она ехала в эту даль? Скука — или то, что она называла скукой, — по-прежнему не отставала от нее, как липкая бумага-мухоловка: отклеишь ее от юбки, она приклеивается к руке, к юбке, к блузке… Она не спросила у Жозефа, что еще натворил Лебо. Какое ей дело до Лебо? Жако от работы она оторвала, а сама не интересуется ровно ничем. Ее внутренний мир был, вероятно, похож на эти руины: мерзость запустения…
Когда она вернулась в кафе, праздник был в полном разгаре. Духовой оркестр, разместившийся на помосте, едва перекрывал шум толпы. Все пришло в движение: вертелась карусель, взлетали в воздух качели, палили в тире, вокруг духового оркестра кружились пары; словно кто-то запустил огромную заводную игрушку и теперь она будет вертеться, пока не кончится завод. В кафе царило оживление, на столе, за которым Анна-Мария оставила молодежь, лежали пальто и брошенные сумочки; должно быть, все ушли танцевать, кружиться на карусели, качаться на качелях. Разрумяненные, растрепанные парочки прибегали выпить стакан лимонада и снова убегали. Луизетта радостно приветствовала Анну-Марию. Она танцевала с русским богатырем и, совсем запыхавшись, обмахивалась носовым платком. Русский рассказывал всякие смешные истории; вероятно, он говорил все время, пока они танцевали, и в тире и на качелях, но он не надоел Луизетте, нет! Она веселилась и радовалась вовсю.
— …Я вез почту из Бордо в Париж; при мне были настоящие документы… — рассказывал русский, похожий на опролетарившегося великого князя и пользовавшийся лихим жаргоном парижских предместий, — я влип при выходе из метро, но, к счастью, уже успел сдать чемодан по адресу! Поэтому я следовал за шпиками довольно весело, словно ждал от них приятного сюрприза.
Луизетта смеялась, и вся прочая молодежь, отдыхавшая после танцев, тоже слушала и смеялась…
— …Тут, — продолжал великан русский, — меня стали таскать из одного полицейского участка в другой. Такая уж у них метода, хотят замести следы… Но я придумал выход: официант, который принес мне поесть — тогда разрешали заказывать еду в кафе, — обещал сходить к моей матери и объяснить ей, где я нахожусь… Пока мать собралась, меня уже успели перевести в другое место!
Все безумно веселились.
— …Мать, — рассказывал русский, и разбушевавшемуся после передышки духовому оркестру не удавалось заглушить его могучий голос, — так и не нашла меня… Но, как видите, все уладилось. Должен вам сказать, что мать и сестра у меня занимаются изготовлением фальшивых ресниц…
Читать дальше