Эльза Триоле - Анна-Мария

— Ив против коллаборационистов, — сказала она. — Он за решительную чистку и постоянно говорит об этом.

— Я сама ничего не понимаю, — ответила мать Ива. Она не хотела больше ничего скрывать, она перечисляла все симптомы постыдной болезни, и тем хуже, если диагноз подтвердится. — Этот его приятель, лейтенант Лоран, — она почувствовала, как руки Анны-Марии слегка напряглись, — я и не знала, что вы с ним знакомы… Беспокойный человек… Он занимается политикой. Постоянно толчется в кулуарах Палаты. Отец его жены несметно богат… Его предприятия, видимо, будут национализированы… По-моему, он подстрекает своего зятя, а сам остается в тени. Когда Лоран приезжает в Париж, они с Ивом неразлучны, все ночи проводят на Монмартре — за счет Лорана, я так полагаю, во всяком случае от меня Ив на шампанское в ночных кабаках денег не получает… Не допускаю мысли, что Ив может превратиться в паразита… Больше того: Лоран увивается за Эдмондой, но даже это не смущает Ива… В наше время любовниц не уступали друзьям… Вот до чего они дошли…

Мадам де Фонтероль было что порассказать. Ив с Лораном постоянно о чем-то совещались; здесь, в этом кабинете, собирались не знакомые ей люди… Впрочем, прекрасно воспитанные…

— Мне бы хотелось увидеться с генералом де Шамфором, — сказала мадам де Фонтероль в заключение. — Ив преклоняется перед ним; генерал заставил бы его все рассказать, отругал бы и вразумил как следует…

И снова мадам де Фонтероль почувствовала, как дрогнули руки Анны-Марии, увидела, каким напряженным стало выражение ее лица: Анна-Мария старалась припомнить до мельчайших подробностей все, что произошло во время пребывания Лорана у Селестена… Вот нагруженная мешками машина лейтенанта… Вот Селестен, он поднимается к ней ночью по лестнице, ведущей из подземелья… и в каком виде… Мадам де Фонтероль с нежностью смотрела на Анну-Марию. Она знала, что Анна-Мария молчит не оттого, что думает о чем-то другом, не оттого, что равнодушна: она знала, что всегда найдет отклик в ее душе.

— Де Шамфор, — проговорила наконец Анна-Мария, — прежде всего — солдат; о личных переживаниях лучше с ним не говорить. А для вас все, что касается Ива, переживания личные, душевные…

— Вы думаете лучше не говорить? Я очень рассчитывала на помощь генерала.

— Все мы, матери, одинаковы, и вы, и я… Мы считаем, что существует плохая и хорошая среда, благотворное влияние и злые гении… Все это не так! Возможно, именно наши дети — злые гении для других… Я не говорю сейчас об Иве… Но мать никогда ничего не знает о своих детях. Если заговор действительно существует, мы не в состоянии помешать ему, это дело правительства и полиции! Прошли времена кустарщины в Сопротивлении, когда каждый действовал в одиночку, как умел… Мы можем только признать наше бессилие, откровенно говоря, я чувствую себя, как птица, загипнотизированная змеей…

Она встала, подошла к еще светлому окну. Мадам де Фонтероль зажгла лампу на камине.

— Дни такие длинные, — сказала она. — Мне стало легче оттого, что я вам все рассказала, дорогое дитя мое… — Она поцеловала Анну-Марию. — Как от вас хорошо пахнет… Что вам, Ольга?

Ольга постучалась и с присущим ей решительным видом вошла в комнату:

— Мадам, Жанна спрашивает, что будем готовить завтра.

— Я устала от жизни, — сказала мадам де Фонтероль, провожая Анну-Марию до дверей.

Кроме мадам де Фонтероль, все друзья Анны-Марии уехали отдыхать. Жако и в самом деле отправился в П., он собрался так быстро, что она не успела даже повидаться с ним до отъезда. Мальчик-с-Пальчик после своей неудачной попытки соблазнить Анну-Марию, казалось, потерял к ней всякий интерес. Париж опустел. Впрочем, Анна-Мария не представляла себе, чье присутствие могло сделать для нее этот город менее пустым. Ее ничто не привлекало, ничто не могло бы заставить ее «to look forward» [54] Ждать и надеяться на что-нибудь впереди (англ.). , как говорят англичане, жизнь не сулила ей ничего такого, чего бы она ждала с радостью и нетерпением. Нет, ничто ее не радовало. С самого утра, едва проснувшись, она уже начинала скучать, она носила в самой себе эту засасывающую скуку. Хотелось ли ей чего-нибудь? Нет, ничего. Самое большее, чего она могла бы пожелать, это чтобы не было того, что есть… Она бы очень удивилась, скажи ей кто-нибудь, что это не просто ее тоска, что она беспокоится за всех и за все и что именно это беспокойство гасит в ней радость жизни… Она попыталась бороться с собой, работала до изнеможения, снимала Бэвина, Бирнса, Бидо, металась из стороны в сторону, но не могла справиться со своей тоской.