«Итак, произошло самое страшное: ночью, пока я спал, эти дьяволы увели мулов и удрали. Остались только Мануэль и ещё два парня. Мы долго гнались за беглецами, наткнулись на трупы двух мулов, — и это всё. С таким же успехом можно искать звезду на Млечном Пути. Вернулись в лагерь полумёртвые от усталости. Выберемся ли мы живыми — один бог знает. Очень болит рука. Только бы не заражение крови…»
«Сегодня решили как-нибудь выбираться отсюда. Навалили кучу камней, спрятали под ними письмо к Халлорсену. Я изложил в нём всю историю на тот случай, если он всё-таки пришлёт за мной. Потом передумал. Буду ждать здесь, пока он не вернётся или мы не сдохнем, что, видимо, вероятнее…»
И так — до самого конца. Повесть о борьбе. Динни положила истрёпанную пожелтевшую тетрадь и облокотилась на подоконник. Тишина и холодный лунный свет охладили её боевой задор. Воинственное настроение прошло. Хьюберт прав: зачем обнажать душу, выставлять свои раны на всеобщее обозрение? Нет! Всё что угодно, только не это. Нажать на все пружины. Да, нужно нажать, и она нажмёт, чего бы ей это ни стоило.
Эдриен Черрел был одним из тех убеждённых сторонников сельской жизни, которые встречаются только в городах. Работа приковывала его к Лондону: он был хранителем антропологического музея.
Погружённый в изучение челюсти из Новой Гвинеи, которой пресса оказала весьма радушный приём, он только что сделал вывод: «Ерунда — обыкновенный низкоразвитый Homo sapiens», — когда сторож доложил:
— К вам молодая леди, сэр. Мисс Черрел, как я понимаю.
— Просите, Джеймс, — ответил Эдриен и подумал: «Если это не Динни, значит, я совсем выжил из ума». — О, Динни! Взгляни-ка. Канробер считает эту челюсть претринильской. Мокли — позднепилтдаунской, Элдон П. Бербенк — родезийской. А я утверждаю, что это просто Homo sapiens. Ты только посмотри на этот коренной зуб…
— Я смотрю, дядя Эдриен.
— Совершенно как у человека. Его хозяину была знакома зубная боль, а это несомненный признак эстетического развития. Недаром альтамиранская живопись и кроманьонская пещера найдены одновременно. Этот парень был Homo sapiens.
— Зубная боль — признак мудрости? Забавно! Я приехала повидаться с дядей Хилери и дядей Лоренсом, но решила сначала позавтракать с вами, чтобы чувствовать себя увереннее.
— Тогда пойдём в «Болгарское кафе».
— Почему именно туда?
— Потому что там хорошо кормят. Это сейчас рекламный ресторан, дорогая. Следовательно, там можно рассчитывать на умеренные цены. Хочешь попудрить носик?
— Да.
— В таком случае — вон в ту дверь.
Динни вышла. Эдриен стоял, поглаживая бородку и соображая, что можно заказать на восемнадцать шиллингов шесть пенсов. Будучи общественным деятелем без частных доходов, он редко имел в кармане больше фунта.
— Дядя Эдриен, — спросила Динни, когда им подали яичницу поболгарски, — что вам известно о профессоре Халлорсене?
— Это тот, который ездил в Боливию искать истоки цивилизации?
— Да, и взял с собой Хьюберта.
— А! И, насколько я понимаю, бросил его?
— Вы с ним встречались?
— Да. Я столкнулся с ним в тысяча девятьсот двадцатом, взбираясь на Малого грешника в Доломитовых Альпах.
— Он вам понравился?
— Нет.
— Почему?
— Видишь ли, он был вызывающе молод и побил меня по всем статьям. К тому же он напоминал мне игрока в бейсбол. Ты видела, как играют в бейсбол?
— Нет.
— А я видел один раз в Вашингтоне. Издеваешься над противником, чтобы вывести его из себя. Когда он бьёт по мячу, орёшь ему под руку: «Эх ты, вояка!», «Ну и ловкач!», «Президент Вильсон!», «Старая дохлятина!» и прочее в том же роде. Таков уж ритуал. Важно одно — выиграть любой ценой.
— Вы тоже за выигрыш любой ценой?
— Разве в таких вещах сознаются, Динни?
— Значит, как только доходит до дела, все поступают так же?
— Я знаю только, что так бывает, Динни, — даже в политике.
— А вы сами, дядя, согласились бы выиграть любой ценой?
— Вероятно.
— Вы-то — нет, а я — да.
— Ты очень любезна, дорогая, но зачем такое самобичевание.
— Потому что история с Хьюбертом сделала меня кровожадной, как москит. Вчера я целую ночь читала его дневник.
— Женщина ещё не утратила своей божественной безответственности, задумчиво вставил Эдриен.
— Вы полагаете, что нам угрожает её потеря?
— Нет. Что бы там ни говорили представительницы вашего пола, вам никогда не уничтожить в мужчинах врождённого стремления опекать вас.
Читать дальше