Федерико Тоцци - Закрыв глаза

Социальные условия определяют, кто правит, и кто терпит, где сталкиваются настоящие отношения и силы. Проблема авторитарности и силы всегда завораживает Тоцци, будь то идеологические страницы его журнала «Башня» или повествовательные опыты. «Особенность» Пьетро соотносится также с социальными отношениями, с его «неумением» «стать хозяином», с его «незаинтересованным» существованием идиота, который живёт меланхолическим молчанием и книгами, ненавидимыми отцом. Жестокость социальных отношений показана без снисходительности.

Каждое воскресение, когда происходят расчёты с работниками, хозяин грозит их уволить и прогнать из поместья. Возможности Доменико таковы, что достаточно его приказа, чтобы вновь отослать Гизолу в Радду из Поджо-а-Мели, где она живёт уже пять лет. С другой стороны, наёмные рабочие отвечают «с инстинктивной завистью и неприязнью на принуждение и требование повиновения». Впрочем, и они разделены скрытой злопамятностью, ревностью, неприязнью, которые толкают их к непредсказуемой иррациональной жестокости, объединению одних против других.

Принцип равновесия, который доминирует в первых двух частях романа, нарушается в последней трети. Мы видим, как в заключительной части романа рассказчик вторгается с комментариями и осуждением поведения Гизолы.

Поведение Гизолы вызывает постоянную интерпретацию, в отличие от поведения Пьетро, который остаётся «загадочным», немотивированным в своей слепоте и абсурдной экзальтированности. Однако и тут включается принцип реальности, характерный для финальных страниц. Он соотносится с глубинной структурой, логикой романа, стремлением продемонстрировать несостоятельность идеальных мечтаний «я» и разочарование. С определённого момента действие стремится к финальной катастрофе. На протяжение большей части романа сюжет развивается из рассказа, продвигаясь очень медленно вкривь и вкось, с остановками, отступлениями, которые продолжаются вплоть до изменения повествовательной стратегии, когда повествование сжимается, тяготея к быстроте и линейности, стремясь к заключительной травме.

Время и пространство также подвергаются значительным изменениям. В первых двух третях пространство является то закрытым (в трактире), то открытым (в имении), по сохраняются понятные границы. Протагонисты действуют среди привычных объектов и пейзажей.

Время романа занимает около семи лет, пока герой растёт от тринадцати до двадцати лет. За это время происходит много событий, достойных упоминания. Но, начиная с момента, когда Гизола идёт в Кастеллину, а двадцатилетний Пьетро уезжает во Флоренцию, события смещаются во времени, смещаются места и пейзажи. Семи годам первых двух третей повествования соответствуют несколько месяцев последней части. Это ускорение времени соответствует расширению границ повествования, которое делается более аналитическим и богатым событиями. Гизола пробудет в Кастеллине меньше месяца, затем переедет в резиденцию Бадиа-а-Риполи в дом синьора Альберто, наконец, последует за Пьетро в Сиену и в Поджио-а-Мели, а через несколько дней вернется в Радду и, наконец, убежит во Флоренцию, в частный дом. Пьетро уедет из Сиены, приедет в Радду и, наконец, вернётся снова во Флоренцию, чтобы увидеть беременную Гизолу. Превалирует психологизм, частые паузы, воспоминания, отступления. Однако повествовательный ритм постепенно нарастает, ускоряется в линейном направлении, стремясь к завершению повествования. Возвратившись в Сиену «на день», Пьетро получает анонимное письмо с адресом «частного» дома Гизолы и снова едет во Флоренцию. Временные индикаторы, вначале нерегулярные, становятся более частыми и связаны с резким ускорением и конденсацией романного времени.

Сущность «тайны», которая действует с такой силой внушения в репрезентации юности, на финальных страницах приходит в соприкосновение с принципом реальности, который выстраивает причинные связи и уточняет временные рамки.

Искусство Тоцци всегда тяготеет к равновесию между подсознательными импульсами и идеологией, между беспорядком и порядком, между ониризмом и реализмом. Принцип реализма в последней трети романа соответствует в большой мере необходимой логике повествовательного развития.

Гизола осознаёт опасность, которую иллюзии Пьетро представляют для неё. Она понимает, какой жестокой и неестественной была бы рядом с ним («Но ты любишь не меня», — возражает она ему в определённый момент), понимает также, насколько его наивность, внешне такая беззащитная, в реальности обрела бы силу идеологии, с помощью власти, обусловленной богатством и классовым различием. Это угрожает её идентичности женщины и бывшей батрачки: «От любви Пьетро Гизола словно опомнилась. Она чувствовала, что должна его обмануть, чтобы он ее не унизил. Чем сильней и безумней была его любовь, тем упорней ей нужно было защищаться: не потому что ее к нему влекло, не потому что она хотела восстановить свое доброе имя — просто нельзя было допустить, чтобы Пьетро все узнал. Она хотела одержать верх, заставить Припять себя такой, какая есть, хотела, чтобы и он запачкался той грязью, от которой сама она так и не смогла уберечься… Она чувствовала, что и наивность его — вовсе не слабость, достойная лишь спокойной усмешки, а, в самом деле, серьезная помеха. И с каждым днем все сильней ощущала, что почва уходит из-под ног, потому что Пьетро был все тот же. И все так же мучил ее своим преклонением, сам того не замечая».