— Мне надо идти. А то отец…
Ее лицо окаменело. И она посмотрела вслед Антонио — он отошел уже далеко.
— Не говори ему ничего! — взмолился Пьетро.
— Тогда идите! — отвечала Гизола, опустив голову».
Любовная инициация завершились очередным позором. Ситуация повторяется немного погодя (в треугольнике с отцом и девушкой в баре ещё раз хвастливая мужественность отца противопоставляется нерешительности сына). Опыт провальной инициации готовит психологическую почву, на которой позже двадцатилетний Пьетро создаст идеологическую и политическую конструкцию и будет идеализировать Гизолу.
Видение любви Тоцци сопряжено с ощущением кошмара, после ряда событий, описанных в духе галлюцинации. Сам любовный акт переживается как глухая борьба и оборачивается катастрофой, как неизбежное, непоправимое следствие ситуации.
Роль рассказчика также подвергается значительному переосмыслению к концу романа. В финальной части всезнающий рассказчик берет на себя ответственность за критическую моральную оценку Гизолы. В начальной и центральной частях его функция далека от «всезнающего» автора, который насыщал бы повествования объяснениями и суждениями. Происходит непосредственное вторжение рассказчика, выявляющее роль третьего персонажа. Рассказчик берёт на себя функцию более скромную и прикладную, чем третий персонаж, и с симпатией сочувствует протагонисту.
Существует трудность для тех, кто хочет в романе «Закрыв глаза» найти «связь» «свободных мотивов». В первых двух частей романа, действительно, отсутствует традиционная повествовательная иерархия. Рассказ сопровождается длительными отступлениями, расширениями, смещениями, следует логике сна, которая расшивает паратактические подробности без приведения их к синтезу или общему значению. Каждый момент существования одинаково важен, главные ли герои или персонажи второго плана, люди, животные, пейзажи, растения — все они имеют равную значимость. «Тайна» жизни каждого неповторима и увлекательна, самая незначительная внешняя подробность связана с её волшебным секретом и поэтому привлекает внимание повествователя.
Первый эпизод романа посвящён знакомству с Пьетро и его родителями. Отрывок завершается страницей, на которой неожиданно главных героев подменяет Маза. Взгляд рассказчика перемещается на приготовление ужина и Джакко, который, вернувшись с работы, моется в тазу и вспоминает телёнка, уткнувшегося мордой ему в спину. Каждая деталь работы Мазы и выход её на первый план не имеет объяснения с точки зрения видимых нарративных причин. Стержень повествования изменяется под воздействием этих чудесных подробностей: маленькой сковороды, которая шипит, чеснока, который стал золотистым и поджаренным, собаки, которая слизала хлебные крошки, прибережённые для кур. Рассказ движется концентрическими волнами, которые продолжаются от начала до конца. Каждый жест Мазы исполнен молчаливого достоинства, скрытого очарования не потому, что имеет значение символа или автор придаёт ему смысл эпифании, но просто потому, что присутствующие в нем детали существуют в своей обнажённости и самодостаточности. В каждой складке творения, где добро и зло представлены без какого-либо акцентирования, содержится божественная тайна, которая уравнивает все создания, и повествователь предлагает только заметить их и запомнить. Так, телёнок и Джакко оказываются главными героями, носителями редких моментов теплоты и солидарности в романс: «Джакко, вспомнив, как теленок, которому он накладывал в кормушку сено, положил морду ему на спину, так что пришлось отстранить его со словами: „С тебя шерсть лезет, не видишь, что ли?“ — велел жене:
— Пока не села, поставь на огонь пойло для скотины. А то вечно забыть норовишь.
Закончив труды, он с огромной нежностью вспоминал эту звериную ласку. Дыхание теленка было горячим и влажным, как его пот. Уйдя в воспоминания, он ел молча».
Тёплое и влажное дыхание телёнка смешивается с потом героя, теплота, интимность хлева соположны расслаблению, которое символизирует конец тяжёлой работы и начало ужина. Это одна из немногих страниц Тоцци, в которых идеология «тайны» раскрывается в понятиях смирения и братства Нового Завета.
Интимная доверительность не является привилегией протагонистов, но распространяется также и на второстепенных персонажей, сопровождается конкретным изображением окружающей среды. Приготовление ужина, кухня, хлев, собака, телёнок, жесты Джакко, схваченные в своей особенности, уникальные, неповторимые в своей частности, создают образ социального слоя. Как на лучших страницах Тоцци, «тайна» и реализм, ощущение глубокого переживания «я» и объективная репрезентация гармонично сочетаются.
Читать дальше