Федерико Тоцци - Закрыв глаза

Но надевая шляпку, она уколола палец шпилькой. Она может пораниться, даже когда он рядом! Перехватив ее руку, он глядел на набухавшую каплю крови, и когда она готова была упасть, втянул ее губами.

Заинтригованная Гизола не сопротивлялась. Потом улыбнулась ему, как маленькому — так же нежно, но уже добрей и доверительней.

Пьетро воскликнул, опьяненный:

— Я этого никогда не забуду!

На площади Беккария, куда колышущимся на ветру деревьям, казалось, не было хода, у нее из руки выпал платочек. Он подобрал его и держал в руке, пока они не расстались. Платок был почти то же самое, что ее платье.

— Когда ты снова придешь?

Гизола не знала, позволит ли ей друг сделать то, что она задумала, прямо сейчас.

— Не знаю…

Пьетро силился понять, хорошо это или плохо, что она так сказала. Просто не верилось, что она сейчас уйдет.

— Завтра?

Он не решился настаивать, не зная, верно ли поступает.

— Слишком рано. Через пять дней.

Она улыбнулась — просто, чтобы выиграть время.

— Я буду ждать — ты помни… Ты не веришь мне? Скажи, что веришь…

— Я знаю.

И снова улыбнулась.

— Можно, я тебе напишу?.. А ты читать умеешь?

— Нет.

Ей очень хотелось солгать и взглянуть на него понадменней, но она покраснела и опустила голову.

— А кто будет читать тебе письма? Женщина, не так ли?.. Смотри, чтобы тебе читала только женщина.

— Конечно, женщина — за кого ты меня держишь?

Она пальчиком заворачивала нижнюю губу — Пьетро глядел, завороженный. Потом, чтобы убедиться, что ей не приходится лгать, спросил:

— Та, что я видел, когда к тебе приходил?

Но Гизола заметила подвох и рассмеялась:

— Другая. Не провожай меня дальше.

«Зачем я ее слушаюсь? — мелькнуло у него в голове. — Но это приятно и наполняет меня гордостью!»

Она ушла, так ни разу и не обернувшись. Он стоял и смотрел, как она исчезла за поворотом, где торчал над стеной прямой кипарис — совсем чужая, будто и не подозревала об их любви. То, что он пережил, казалось реальней, чем она сама.

С дерева в чьем-то саду сорвался лист и скользнул мимо лица — будь это в Поджо-а-Мели, он бы его подобрал.

Гизола, едва успев отойти, решила, что лишь зря потратила время.

Пьетро ждал ее целыми днями и будто наяву видел, как она сидит, положив руки на столик. И ему все больше казалось, что он лишь нашел ее, по не любит. Он не ходил на экзамены, хотя без конца о них думал и раз за разом возвращался к пугавшему его наваждению: его спрашивают, а он не знает ответа.

Вместо этого он пошел к Гизоле, чуть не плача от нетерпения.

Открыла она сама, и он поразился тому, что любит именно ее, когда выпалил:

— Ты меня ждала?

Она ответила уклончиво:

— Может быть.

И тогда, хотя говорить совершенно не хотелось, у него вдруг вырвалось:

— Может, постоим на улице? Ты одна?

Гизола задумалась и потом ответила:

— Подожди меня перед монастырем.

Он даже не обрадовался — его угнетало чувство какой-то необъяснимой фальши. И остался ждать просто потому, что сам же об этом просил.

Дул ветер, но солнце — жгучее, июльское — было повсюду. В глубине улицы Бизарно, там, где она поворачивала, колыхались несколько кипарисов. Казалось, свет на ветру то и дело меняется. Оливы выстроились вдоль стены и, протягивая свои нежно-зеленые ветки, похлопывали по ней сверху. Тени тоже казались ветками — разницу между ними трудно было заметить.

Быстрым шагом подошла Гизола. Она была без шляпы, на шее на цепочке висело золотое сердечко.

Пьетро боялся, что, если он скажет, что должен вернуться в Сиену, это прозвучит смешно. Он шел, уставившись на свои руки, они долго молчали, и, в конце концов, она спросила сама:

— Когда ты уезжаешь?

— Завтра.

— Значит, мы больше не увидимся!

Он, пораженный ее шутливым спокойным тоном, спросил со вздохом:

— Ты будешь всегда меня помнить?

И Гизола ответила, убежденно, почти покорно:

— Всегда.

Потом, взглянув на него и заметив его неудовольствие, сказала:

— Ты думаешь, я мало тебя люблю.

Это была чистая правда, но все-таки он ответил:

— Я тебе верю.

Гизола снова улыбнулась, низко склонив голову, и на этот раз улыбка задержалась на губах.

Дорога, по которой гулял ветер, неслышно поднимая тут и там клубы белой пыли, была настолько пустынна, будто по ней в жизни никто не ходил. Гизола казалась красивой по-новому и как будто пополневшей. «Даже такая одежда на ней хороша!» Он никак не мог оторвать глаз от сердечка: хотелось его снять, а то ей будут смотреть прямо на грудь.