Джон Голсуорси - Через реку

— Нет. Мы встретились уже на пароходе.

— Вот как! Мы с Лоренсом всегда спали на палубе. Это было в те ужасные девяностые годы. Река тогда, помнится, была прямо запружена плоскодонками.

— И теперь тоже, тётя Эм.

Молодому человеку внезапно представилось, как он и Клер скользят вдвоём в плоскодонке по тихой заводи. Он отогнал видение и заговорил:

— Вчера я был на «Кавалькаде». Грандиозно!

— Вот как? — удивилась леди Монт. — Это мне напомнило…

И она выплыла из гостиной.

Крум вскочил.

— Тони! Не забывайтесь!

— Но она ведь для того и вышла!

— Тётя Эм — воплощённая доброта, но я не намерена злоупотреблять её любезностью.

— Клер, вы не знаете, как…

— Знаю, знаю. Садитесь-ка лучше.

Молодой человек повиновался.

— Теперь слушайте, Тони. В моей жизни было столько физиологии, что мне этого хватит надолго. Если хотите, будем друзьями, но только платоническими.

— О господи! — простонал молодой человек.

— Да, только. Иначе — давайте совсем не встречаться.

Крум сидел не шевелясь, не сводя с неё глаз, и у Клер мелькнула мысль:

«Для него это пытка. Он её не заслуживает — слишком хорош. По-моему, нам лучше не встречаться».

— Послушайте, — мягко начала она. — Вы ведь хотите мне помочь, правда? Время у нас есть. Может быть, потом…

Молодой человек стиснул ручки кресла. В глазах его засветилось страдание.

— Хорошо, — с расстановкой ответил он, — чтобы видеть вас, я пойду на все. Подождём, пока это перестанет быть для вас только физиологией.

Клер, которая тихонько покачивала ногой, рассматривая лакированный носок своей туфли, неожиданно взглянула прямо в тоскливые глаза Тони и отчеканила:

— Будь я не замужем, вы бы спокойно ждали и не мучились. Считайте, что оно так и есть.

— К несчастью, не могу. Да и кто смог бы?

— Понятно. Я уже не цветок, а плод, — на мне клеймо физиологии.

— Не надо, Клер! Я стану для вас всем, чем вы захотите. Но не сердитесь, если я не всегда буду при этом весел, как птичка.

Она посмотрела на него из-под опущенных ресниц и сказала:

— Хорошо.

Затем наступило молчание, и Клер почувствовала, что Тони пожирает её глазами с ног до головы — от тёмных стриженых волос до кончика лакированной туфельки. Пожив с Джерри Корвеном, она не могла не понимать, насколько привлекательно её тело. Разве она виновата, что оно чарует и возбуждает мужчин? Она не хочет мучить этого мальчика, но ей приятно, что он мучиться. Странно, как это можно разом испытывать и жалость, и удовольствие, и лёгкую скептическую горечь? А стоит уступить — и через месяц он потребует большего! И она неожиданно объявила:

— Кстати, я нашла квартиру — настоящую маленькую берлогу. Раньше там был антикварный магазинчик, а до этого — конюшня.

— Недурно. Когда переезжаете? — нетерпеливо осведомился Тони.

— На той неделе.

— Моя помощь нужна?

— Если сумеете покрасить стены клеевой краской — да.

— Сумею. Я несколько раз сам красил свои бунгало на Цейлоне.

— Только работать придётся по вечерам, — я на службе.

— Как ваш патрон? Приличный человек?

— Очень, и к тому же влюблён в мою сестру. Так мне, по крайней мере, кажется.

— Неужели? — усомнился Крум.

Клер улыбнулась. Ей была совершенно ясна его мысль: «Может ли мужчина видеть вас целыми днями и влюбиться в другую?»

— Когда приступим?

— Если хотите, завтра вечером. Мой адрес: Мелтон-Мьюз, два, за Малмсбери-сквер. С утра я куплю краску, и начнём с верхней комнаты. Скажем, в шесть тридцать.

— Отлично!

— Но помните, Тони, — никакой назойливости. «Жизнь реальна, жизнь серьёзна…»

Он грустно усмехнулся и прижал руку к сердцу.

— А теперь уходите. Я провожу вас вниз и посмотрю, не вернулся ли дядя.

Молодой человек встал.

— Что слышно с Цейлона? — отрывисто спросил он. — Вас не тревожат?

Клер пожала плечами:

— Пока все тихо.

— Вряд ли так будет долго. Что-нибудь надумали?

— Какой смысл думать? Похоже, что он вообще ничего не предпримет.

— Я не могу вынести, что вы… — начал и оборвал фразу Крум.

— Пойдёмте, — позвала Клер и отвела его вниз.

— Я, пожалуй, уже не зайду к вашему дяде, — объявил Крум. — Значит, завтра в половине седьмого.

Он поднёс её руку к губам и направился к двери. На пороге снова обернулся. Клер стояла, слегка наклонив голову, и улыбалась. Он вышел в полной растерянности.

Молодой человек, внезапно пробуждённый воркованием голубок Цитеры, ощутивший на себе таинственное магнетическое притяжение женщины, которая в просторечии именуется соломенной вдовой, и вынужденный держаться на расстоянии из-за условностей или щепетильности, заслуживает всяческого сожаления. Не он избрал свою судьбу — она настигла его исподтишка, безжалостно лишив его всех остальных жизненных интересов. Он одержим своего рода манией, которая подменяет все его обычные стремления одной всепоглощающей тоской. Такие заповеди, как «не прелюбодействуй», «не желай жены ближнего твоего», «блаженны чистые сердцем», звучат теперь для него особенно академично. Школа приучила Крума к тому, что, когда раздаётся звонок с урока, это означает: «Играй!» Сейчас он понял всю ограниченность такого правила. Какая уж тут игра? С одной стороны — обворожительная женщина, которая на семнадцать лет моложе своего мужа и бежала от него, потому что тот — сущее животное, Клер этого не говорит, но он. Тони, в этом уверен. С другой стороны — он сам, влюблённый в неё без памяти и нравящийся ей не так, как она ему, но всё же нравящийся, насколько это вообще возможно в данных обстоятельствах. А впереди — одни совместные чаепития. Нелепо до кощунства!