Эрих Ремарк - Искра жизни

— Начальник концентрационного лагеря Меллерн? Нойбауэр снова кивнул.

— Выходите!

Нойбауэр видел наставленный на него темный ствол автоматического пистолета. Он встал и так высоко поднял руки, что дрожащие пальцы уперлись в низкий потолок сарая.

— Мне надо одеться.

— Выходите, вам говорят!

Нойбауэр нерешительно сошел с места. Он был в рубашке и штанах, на ногах сапоги. Он выглядел мрачным и заспанным. Один из солдат быстро ощупал его.

Нойбауэр бросил взгляд на Альфреда.

— Это ты их сюда привел?

— Да.

— Иуда!

— Но вы не Христос, Нойбауэр, — медленно возразил Альфред. — А я не нацист.

Вернулся американец, который был в сарае. Он покачал головой.

— Пошли, — распорядился говоривший по-немецки. Это был капрал.

— Можно я надену мундир? — спросил Нойбауэр. — Он висит в сарае. За крольчатником.

Капрал на мгновение замешкался. Потом он ушел и вернулся со штатской курткой в руках.

— Пожалуйста, не эту, — объяснил Нойбауэр. — Я ведь солдат. Пожалуйста, мундир моей формы.

— Вы не солдат. Нойбауэр моргнул.

— Это моя партийная форма.

Капрал вернулся и принес мундир. Он ощупал его и передал Нойбауэру. Тот надел мундир, застегнул пуговицы, вытянулся и сказал:

— Оберштурмбаннфюрер Нойбауэр. Я в вашем распоряжении.

— Хорошо, хорошо. Вперед.

Они шли по саду. Нойбауэр заметил, что неправильно застегнул мундир. Он еще раз расстегнул его и поправил пуговицы. «Все в последний момент пошло не так. Вебер, предатель, своим поджогом хотел ему подставить подножку. Он предпринял самочинные действия, это нетрудно будет доказать». Вечером Нойбауэра уже не было в лагере. Он узнал об этом по телефону. Тем не менее чертовски горькая история, именно теперь. А потом еще Альфред, второй предатель. Он просто не явился. Нойбауэр остался без транспорта, когда собирался бежать. Войска уже ушли — в лес сбежать он не мог и спрятался в саду. Думал, здесь его искать не станут. Хорошо еще, что быстро сбрил усы-щеточку под Гитлера. Альфред, вот негодяй!

— Садитесь вот сюда, — сказал капрал, указывая на сиденье.

Нойбауэр залез в машину. «Они, наверно, называют это джип, — подумал он. — Люди приветливы. Скорее даже корректны. Один из них, возможно, американец немецкого происхождения». Нойбауэр слышал о немецких братьях за границей. Союз у них там или что-то в этом роде.

— Вы хорошо говорите по-немецки, — осторожно заметил он.

— Надо думать, — холодно ответил капрал. — Я ведь из Франкфурта.

— О! — только и выговорил Нойбауэр. Видимо, это действительно чертовски невезучий день. Вот и кроликов стащили. Когда он пришел в крольчатник, дверцы в клетку были раскрыты. Это был дурной знак. «Наверно, их сейчас уже жарит на огне какой-нибудь мерзавец», — подумал Нойбауэр.

Лагерные ворота были широко распахнуты. На скорую руку пошитые флаги висели перед бараками. По большому громкоговорителю передавали объявления. Вернулся один из грузовиков с бидонами, полными молока.

Перед комендатурой остановилась машина, в которой привезли Нойбауэра. Ее встречал американский полковник с несколькими офицерами; полковник отдавал приказания. Нойбауэр вышел из машины, поправил свою форму и сделал шаг вперед.

— Оберштурмбаннфюрер Нойбауэр в вашем распоряжении. — Он приветствовал по-военному, без «Хайль Гитлер».

Полковник посмотрел на капрала.

— Is this the son of a bitch? — спросил полковник. — Put him to work over there. Shoot him, if he makes a false move. note 3

— Так точно, сэр.

Нойбауэр напряженно вслушивался.

— Пошли! — сказал капрал. — Работать. Убирать трупы.

Нойбауэр все еще надеялся на нечто другое.

— Я — офицер, — пролепетал он. — В ранге полковника.

— Тем хуже.

— У меня есть свидетели! Я действовал гуманно! Спросите людей из лагеря!

— Я думаю, нам потребуется несколько человек, чтобы люди в лагере не разорвали вас на куски, — заметил капрал. — Меня бы это устроило. Пошли, вперед!

Нойбауэр еще раз посмотрел на полковника. Тот больше не обращал на него внимания. Двое шли рядом с ним, третий сзади.

Через несколько шагов его узнали. Трое американцев расправили плечи. Они ожидали бури и теснее сжались вокруг Нойбауэра. Тот начал потеть. Он смотрел прямо перед собой; по его походке было видно, что ему одновременно хотелось шагать и быстрее и медленнее.

Но ничего не происходило. Узники останавливались, провожая Нойбауэра взглядом. Никто не накинулся на него; люди даже образовали специально для него коридор. Никто не приблизился к нему. Никто ничего не сказал. Никто не накричал на него, не швырнул в него камнем. Никто не бросился с палкой. Они только смотрели на него. Образовав коридор, люди смотрели и смотрели на него весь долгий путь до Малого лагеря.