Николай Лейкин - В царстве глины и огня

— Что-же это такое! Что-же это такое! Гдѣ-же правда? Гдѣ-же совѣсть? твердилъ онъ, вспоминая разсказъ Матрешки о свиданіи Дуньки съ Лонтіемъ въ Спасовъ день.

Сидѣлъ онъ въ овражкѣ, однако, недолго, быстро поднялся, отеръ платкомъ слезы и черезъ ольховую заросль направился къ шатру Дуньки. Онъ хотѣлъ спросить Дуньку, была-ли она въ день Перваго Спаса вечеромъ въ трактирѣ съ Леонтіемъ или не была; но когда изъ-за ольховыхъ кустовъ увидалъ шатеръ Дуньки и стоящую около шатра Дуньку, формующую кирпичъ и мурлыкающую пѣсню, то остановился въ раздумьи. Ему и хотѣлось ее разспросить и жалко было обидѣть подозрѣніемъ, да и боялся онъ скандала.

«Закричитъ, заругается, назоветъ меня нюней, а можетъ быть, все это и неправда, можетъ быть, Матрена наврала», мелькало у него въ головѣ и, дабы провѣрить разсказъ Матрешки о Дунькѣ, онъ рѣшилъ прежде спросить Ульяну, не знаетъ-ли Ульяна что-нибудь объ этомъ обстоятельствѣ.

«Голубушка, вѣдь какъ хороша-то»! любовался онъ на Дуньку изъ-за кустовъ и, простоявъ такъ минутъ съ пять, тихо сталъ уходить обратно, но черезъ минуту вернулся вновь и опять остановился въ кустахъ передъ шатромъ Дуньки. Ему хотѣлось во что-бы то ни стало поговорить съ Дунькой, провѣрить тонъ ея рѣчи съ нимъ. О разсказѣ Матрешки онъ рѣшился не упоминать покуда. На этотъ разъ онъ уже прокрался ближе къ шалашу Дуньки. Дунька продолжала работать и мурлыкать пѣсню. Постоявъ еще немного въ кустахъ, онъ громко крякнулъ и быстро вышелъ изъ засады, очутившись прямо передъ Дунькой.

— Фу, какъ вы меня напугали! вскрикнула Дунька и схватилась за сердце. — Фу, ты пропасть! Я ужъ думала, что это Леонтій.

«Невинна, невинна», подумалъ Глѣбъ Кириловичъ, услышавъ отъ Дуньки эти слова. и нѣсколько успокоился.

— Здравствуй, Дуня, здравствуй, голубка моя!.. проговорилъ онъ, подходя къ Дунькѣ, и хотѣлъ обнять ее, но она увернулась и сказала:

— Ну, ну, не мѣшайте. Сейчасъ начала новую сотню кирпичей и хочу во что-бы то ни стало кончить ее сегодня до звонка.

Тонъ рѣчи Дуньки теперь показался Глѣбу Кириловичу подозрительнымъ и онъ опять впалъ въ уныніе.

— Но вѣдь я, милушка, помиловаться съ тобой хотѣлъ, снова началъ онъ.

— На все есть время. Не люблю, когда мѣшаютъ во время спѣшки. Ну, что: видѣли Леонтья? Отдали ему девять съ полтиной?

— Отдалъ, сухо отвѣчалъ Глѣбъ Кириловичъ и тяжело вздохнулъ, не спуская съ Дуньки глазъ, наблюдая всѣ ея движенія.

Дунька подняла голову и спросила:

— Опять нюни? Съ чего это вздыхаете-то? Десять кулей овса въ амбаръ безъ передышки втащили, что-ли?

Глѣбъ Кириловичъ промолчалъ и, не простясь, медленно сталъ удаляться отъ шатра.

— Куда-же вы? весело крикнула ему Дунька вслѣдъ.

— На камеры, на работу, отвѣчалъ онъ, не оборачиваясь.

— Ужъ и разсердилисъ… Ну, человѣкъ! Нельзя-же и работу работать, и обниматься… бормотала она.

Приблизясь къ шатру обжигальной печи, Глѣбъ Кириловичъ опять былъ убѣжденъ въ справедливости разсказа Матрешки.

«И съ какой стати врать этой Матренѣ? Дразнить ежели меня, но она это сказала такъ вдругъ, не подумавши, просто къ слову; стало быть, это правда», мелькало у него въ головѣ.

Глѣбъ Кириловичъ началъ работать, но работа спорилась плохо; вьюшки не поддѣвались кочергой и соскакивали съ нея.

«А вдругъ она и теперь съ Леонтіемъ»? думалось. ему про Дуньку, когда уже на заводѣ позвонили къ ужину, и вся кровь приливала ему въ голову. Нѣсколько разъ бросалъ онъ кочергу и хотѣлъ бѣжать смотрѣть, что дѣлаетъ Дунька, но одумывался и опять брался за кочергу. Когда стемнѣло и шатеръ озарился краснымъ заревомъ огня, вылетающимъ изъ вьюшекъ, ему сдѣлалось особенно грустно, хотѣлось хоть у кого-нибудь разспросить о Дунькѣ, и онъ послалъ подручнаго за Ульяной.

— Сбѣгай разыщи мнѣ Ульяну-порядовщицу и попроси ее придти сюда. Мнѣ съ ней насчетъ одного завтрашняго дѣла переговорить надо. Будь другомъ, сбѣгай, а завтра я тебя за это стаканчикомъ попотчую, сказалъ онъ подручному. — Ежели ужь отъужинали, то ты поищи ее около казармы.

Подручный побѣжалъ, ходилъ долго и наконецъ вернулся.

— Сейчасъ придетъ. Спать ужъ думала укладываться, сказалъ онъ.

Вскорѣ явилась Ульяна.

— Что такое опять стряслось? заговорила она, войдя на камеры.

— Дѣло одно у меня, Ульянушка, есть. То есть такое дѣло, что просто измучило оно меня: у меня и сердце не на мѣстѣ, и голова кругомъ… бормоталъ Глѣбъ Кириловичъ. — Ежели это правда, то вотъ змѣя-то!.. Отойдемъ къ сторонкѣ, чтобы подручный не слышалъ. Сядь вонъ тамъ на обрубочкѣ дерева.