Николай Лейкин - В царстве глины и огня

— Нѣтъ, ты, Иванъ Вонифантьичъ, прежде попробуй, самъ попробуй эти фрикадели! говорилъ рыжій мужикъ въ картузѣ съ порваннымъ козырькомъ, протягивая хозяину кусокъ солонины. — Попробуй, будешь-ли ѣсть. Вѣдь за версту тухлятиной несетъ.

— Зачѣмъ-же я буду пробовать, ежели я уже пообѣдалъ, проговорилъ тотъ.

— Ага! Боишься. Нѣтъ, эдакой ѣды твоя собака жрать не станетъ, а ты народъ кормишь, раздалось среди галдѣнья.

— Жри, жри! визжалъ женскій голосъ. — Ахъ, ты подлецъ эдакій!

— Однако, ребята, не ругаться! возвысилъ голосъ прикащикъ. — А то я за урядникомъ пошлю.

— Что намъ твой урядникъ! Мы сами до становаго пойдемъ. Пусть становой протоколъ составитъ. Гнилью кормить! За это тоже, братъ, по головкѣ вашего брата не гладятъ! Вонъ Габзинъ-то такой-же купецъ, какъ и ты, даже еще можетъ, побогаче, а отсидѣлъ тря дня.

— Попалась плохая бочка солонины — вотъ и все. Съ каждымъ можетъ случиться, оправдывался хозяинъ. — Нѣшто я самъ солонину дѣлаю? Я ее покупаю. Меня надули.

— Врешь, врешь, Иванъ Вонифантьичъ! Тутъ не бочка. Съ самаго начала лѣта была дрянная солонина, а нынче ужъ только терпѣніе наше лопнуло. Да и какъ не лопнуть! Ты вотъ не ѣшь, а только понюхай.

— Что-жъ, солонину можно и перемѣнить. Я пришлю завтра новую солонину, а эту отдайте обратно. Да вѣдь ужъ скоро Успенскій постъ и щи со снѣтками будете ѣсть. Завтра я перемѣню солонину.

— Нѣтъ, нѣтъ! Съ какой стати перемѣнять?.. Не дадимъ. Мы ее инспектору представимъ. Пусть поглядитъ. Инспектору жалиться, становому! Надо проучить! Чего ему въ зубы-то смотрѣть! Довольно, будетъ, достаточно!.. слышалось нѣсколько голосовъ сзади.

— И муку къ инспектору, и муку. Вся затхлая!

— Нынче, братцы, ужъ годъ такой, что мука затхлая. Я самъ ѣмъ съ затхалью. Ничего не подѣлаешь, говорилъ хозяинъ, нисколько не смущаясь и продолжая курить сигару.

— Годъ такой! Да что ты насъ морочишь-то! Малые ребята мы что-ли? Мука подмоченная, мука комками.

— Ну, да, слежалась. Что-жъ, и муку перемѣнить можно. Изъ-за чего горячиться-то! Въ лучшемъ видѣ перемѣнимъ.

— Не давать муки мѣнять, не давать! Къ инспектору ее! Это мука такая, что ее свиньи хлебать не станутъ, не унимались голоса сзади.

— Полноте, братцы… Ну, стоитъ-ли дрязги заводить! уговаривалъ рабочихъ хозяинъ.

— Какъ дрязги! Гнилье, отъ котораго брюхо пучитъ, ты называешь дрязгами! Ахъ, ты безбожникъ эдакій! Вишь пузо-то наѣлъ, такъ ему и горя мало!

Послышались ругательства. Лѣзли ужъ съ кулаками. Тыкали въ лицо кусками солонины и хлѣба.

— Прочь! Чего вы лѣзете! крикнулъ на рабочихъ прикащикъ. — Съ вами разговариваютъ тихо, благообразно и основательно, должны и вы основательно и благородно.

— Молчи, воръ! Тебя-то ужъ мы, грабителя, знаемъ! За одно вы съ хозяиномъ! кричали прикащику. — Ты моли Бога, что у тебя ребра цѣлы, что не пересчитали еще ихъ въ темную ночь. Да еще и пересчитаемъ!

Кто-то даже схватилъ прикащика за рукавъ. Прикащикъ вырвался и подался совсѣмъ къ забору. Толпа прибывала. Изъ трактира бѣжали рабочіе и присоединялись къ толпѣ.

— Да что-жъ остальные-то у васъ изъ кабака не идутъ? Прилипли къ вину, какъ піявки. Тутъ дѣло, а они пьянствуютъ, ораторствовалъ передъ прибывающими рабочими черный мужикъ безъ шапки и съ всклокоченной головой. — Посылаемъ, посылаемъ за ними въ питейный. а они безъ вниманія… Андрей! Бѣги за остальными. Пусть сейчасъ-же сюда идутъ. Надо, чтобъ всѣмъ. міромъ… Сейчасъ и за становымъ пошлемъ. Пусть насъ разсудитъ. Довольно тиранства этого самаго!

— За инспекторомъ, братцы, за инспекторомъ!

— Ребята! Дайте мнѣ слово сказать! Хочу въ вашу-же пользу слово сказать! старался перекричать рабочихъ хозяинъ. — Вы выслушайте меня.

— Что тамъ слушать! Знаемъ! Ты живодеръ извѣстный. За инспекторомъ!..

— И къ инспектору можете обратиться, но дайте прежде высказаться. Я на вашу-же пользу. Православные! Вотъ вамъ крестъ, въ вашу-же пользу.

— Пусть говоритъ! Пусть! раздавались голоса.

— Не надо! Не требуется! возражали другіе голоса.

— Да вѣдь отъ выслуху у тебя голова не отвалится!

— Почтенные! Дайте сказать! вопилъ хозяинъ и для большей торжественности снялъ шляпу. — Точно, что на сей разъ есть мой грѣхъ, мука плоховата и солонина неважная, но вѣдь и на старуху бываетъ проруха. Муку и солонину вамъ перемѣнятъ и дадутъ первый сортъ…

— Не надо намъ мѣнять! Не дадимъ, пока инспектору не покажемъ. Живы не будемъ, пока тебя не засадятъ, чертовъ сынъ!

— Да выслушайте меня прежде. Все вамъ перемѣнятъ, а чтобъ загладить мою проруху, ставлю рабочимъ четыре ведра вина — угощайтесь. Четыре ведра вина!