Николай Лейкин - Рыболовы

— Еще стаканъ! — скомандовалъ Петръ Михаилычъ.

Мужики пили, сплевывали длинной слюной и обтирались полами.

— А вы, господа, пожалуйте на чистую половину. У насъ есть чистая половина на отличку для господъ, — приглашалъ кабатчикъ охотниковъ.

— Нѣтъ, нѣтъ… — отвѣчалъ Василій Тихонычъ. — Мы заѣхали только въ посудѣ водки съ собой взять, чтобъ на охотѣ при себѣ было. Да дайте намъ десятокъ яицъ въ крутую.

— Вася! Да выпьемъ здѣсь по рюмкѣ, - шепнулъ Петръ Михайлычъ Василію Тихонычу. — Ежели я теперь малость поправлюсь — ей-ей, я сейчасъ человѣкомъ стану.

— Да вѣдь перекалишь и на охоту не попадешь. Лучше ужъ тамъ выпьемъ.

— Тамъ особь статья, а здѣсь по одной… Только по одной.

Выпили и закусили кусочками рубца, лежавшаго на стойкѣ. Кабатчикъ налилъ охотникамъ въ двѣ фляги водки, снабдилъ яйцами и хлѣбомъ и они начали уходить изъ кабака.

— Ваша милость! Утромбуйте меня вторымъ стаканчикомъ, чтобы не хромать! Вѣдь изъ-за васъ сегодня загулялъ! — кричалъ имъ вслѣдъ кривой мужикъ, но они не оборачивались.

Опять въ телѣгѣ. Опять поѣхали.

— Ну, что? Какъ твое брюхо? — спрашивалъ Василій Тихонычъ Петра Михайлыча.

Лучше. Колетъ-то колетъ отъ тряски, но ужъ куда меньше. Рюмка поправки великое дѣло! Оттого я и мужикамъ въ поправкѣ не отказываю, что самъ понимаю, какъ это пользительно.

— Погоняй, Степанъ! Погоняй!.

Телѣга заскакала по дорогѣ. Петръ Михайлычъ опять схватился за животъ. Свернули въ сторону и потянулись по берегу рѣчки. У дороги показалась опушка лѣса, съ другой стороны но прежнему шла извилиной рѣка.

— Стой! Стой! Утка! — кричалъ Василій Тихонычъ, указывая на рѣку. — Надо сейчасъ Діану попробовать. Гдѣ ружье? Вынимай изъ чехла ружье! сказалъ онъ егерю.

— Позвольте, Василій Тихонычъ. Да это домашняя утка. Это сторожихинъ селезень, — отвѣчалъ егерь.

— Ну, что ты врешь! Дикая.

— Ахъ, ты, Боже мой! Да развѣ не видите, что у него павлиній отливъ на головѣ. Домашній селезень.

— Такъ и есть селезень. Но вѣдь Діанку-то, я думаю, можно и на домашнемъ селезнѣ попробовать, а сторожихѣ за него заплотимъ. Когда еще тутъ дикихъ-то утокъ дождешься! Давай, я выстрѣлю.

— Оставьте. Безпокойная баба эта сторожиха. Еще привяжется, подниметъ скандалъ. Вотъ ихъ сторожка стоитъ. Тутъ они съ мужемъ и караулятъ лѣсъ. Бросьте. Теперь мы на куропатокъ ѣдемъ, а послѣ куропатокъ я васъ на такихъ дикихъ утокъ наведу, что однимъ выстрѣломъ по три. штуки укладывать будете.

— Эхъ, селезень-то какъ на водѣ прелестно сидитъ! Хлопъ — и на мѣстѣ. Жалко. Пошелъ, Степанъ!

Опять поѣхали. Дорога отклонилась отъ рѣки. Показался лѣсъ и направо. Телѣга прыгала по корнямъ, стелящимся по дорогѣ. Петръ Михайлычъ, кряхтѣлъ и держался за животъ.

— Скоро привалъ? — спрашивалъ онъ егеря.

— Да какой-же, ваша милость, привалъ, ежели еще и по лѣсу не побродили.

— Нѣтъ, я спрашиваю, долго-ли еще намъ на телѣгѣ-то ѣхать?

— До Антроповой караулки. Какъ караулка Антропа покажется — тутъ ужъ надо влѣво брать и проѣзда нѣтъ. Степана мы у караулки оставимъ, а сами въ лѣсъ пѣшкомъ пойдемъ.

— Да вѣдь это еще версты двѣ будетъ.

— Ну, двѣ не двѣ, а полторы пожалуй…

— Трясетъ ужъ очень. Василій Тихонычъ, сдѣлаемъ привалъ и съѣдимъ по яичку. И мѣсто-то какое здѣсь приглядное! Вонъ и бугорокъ, вонъ и пенекъ. Словно нарочно для привала.

— Ваша милость! Петръ Михайлычъ! Да вѣдь ежели мы эти привалы на каждой верстѣ будемъ дѣлать, ей-ей, мы и до куропатокъ не доберемся, сказалъ егерь. — Дайте сначала хоть по выстрѣлу-то изъ ружей выпустить.

— Выстрѣлъ выстрѣломъ, а яичко ничкомъ… — отвѣчалъ Петръ Михайлычъ.

— Да вѣдь вы яичко-то пропускать въ себя будете съ прилагательнымъ.

— Ну, до Антроповой избы. Хорошо. А ужъ у Антроповой избы — привалъ. На тощій желудокъ какіе-же выстрѣлы, какая-же охота!

— Эхъ, не добраться намъ до куропаточныхъ выводковъ! — вздохнулъ егерь. — Вѣдь третій день сбираемся.

— Доберемся. Вѣдь ужъ поѣхали, такъ какъ-же не добраться? — отвѣчалъ Василій Тихонычъ.

— Конечно-же доберемся, — прибавилъ Петръ Михайлычъ. — Скоро караулка-то, Амфилотей?

— А вотъ большой лѣсъ проѣдемъ — тутъ она и будетъ.

Проѣхали большой лѣсъ, начался мелкій олешникъ.

— Вонъ караулка стоитъ! — указывалъ егерь.

— Погоняй, Стаканъ! Погоняй! — сказалъ Петръ Михайлычъ, оживившись.

Телѣга запрыгала и черезъ пять минутъ остановилась около ветхой избушки. Изъ трубы избушки валилъ дымъ, у крылечка лаяла, привязанная на цѣпь, кудластая черная собака. Степанъ остановилъ лошадь. Петръ Михайлычъ первый вылѣзъ изъ телѣги и радостно закричалъ: