Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты

Когда меня оставляютъ однаго съ ней, мн ѣвсегда д ѣлается страшно и тяжело. Когда я провожаю глазами т ѣхъ, которые уходятъ, мн ѣтакже больно, какъ въ 5-й фигур ѣ: [226]я вижу, какъ дама моя переходитъ на другую сторону и я долженъ оставаться одинъ. Я ув ѣренъ, что Наполеону не такъ больно было вид ѣть, какъ Саксон[цы] при Ватерлоо перешли къ непріятелю, какъ мн ѣвъ первой юности было больно смотр ѣть на эту жестокую эволюцію. Средство, которое я употребляю въ кадрили, употребляю я и при этомъ случа ѣ: я д ѣлаю [видъ?], какъ будто не зам ѣчаю, что я одинъ. И даже теперь разговоръ, который б[ылъ] начатъ до его ухода, кончился; я повторилъ посл ѣднія слова, сказанныя мною, прибавивъ только: «такъ стало быть», она повторила свои, прибавивъ: «да». Но вм ѣст ѣсъ т ѣмъ тутъ же завязался другой, неслышный разговоръ.

Она . Я знаю, зач ѣмъ вы повторяете то, что уже сказали: вамъ неловко б[ыть] одному и вы видите, что мн ѣнеловко, — такъ чтобы казаться намъ занятыми вы заговорили. За это вниманіе васъ очень благодарю, но можно бы сказать что нибудь поумн ѣе». — Я. Это правда, ваше зам ѣчаніе в ѣрно, но я не знаю, отчего вамъ неловко; неужели вы думаете, что ежели вы одн ѣ, то я стану вамъ говорить такія вещи, которыя будутъ вамъ непріятны? И чтобы доказать вамъ, какъ я готовъ жертвовать своими удовольствіями для васъ, что [227]какъ мн ѣни пріятенъ [228]нашъ теперешній разговоръ, я стану говорить громко. Или вы начинайте. — Она . Ну, давайте!

Я только что приводилъ ротъ въ порядокъ, чтобы сказать какую нибудь такую в ѣщь, при которой можно бы было думать объ одномъ, а разговаривать о другомъ, какъ она начала разговоръ громкій, который повидимому могъ бы продолжаться долго; но въ такомъ положеніи самые зам ѣчательные вопросы падаютъ, потому что продолжается тоть разговоръ. Сказавши по фраз ѣ, мы замолчали, попробовали еще говорить, опять замолчали. Тотъ разговоръ . Я. — Н ѣтъ, никакъ нельзя говорить. Такъ какъ вамъ, я вижу, неловко, лучше бы, еслибъ воротился вашъ мужъ. — Она (громко). «Челов ѣкъ, гд ѣИванъ Ивановичъ? Попроси ихъ сюда». Ежели бы кто не в ѣрилъ, что есть такіе тайные разговоры, то вотъ доказательство.

«Я очень радъ, что мы теперь одни», продолжалъ я т ѣмъ же способомъ разговаривать: «я вамъ зам ѣти[лъ] уже, что вы меня часто оскорбляете своимъ недов ѣріемъ. Ежели я нечаянно дотронусь до вашей ножки своей ногой, вы сейчасъ сп ѣшите извиняться и не даете мн ѣвремени сд ѣлать того же, когда я только что, разобравъ, что это д ѣйствительно ваша нога, хот ѣлъ извиниться. Я за вами не могу посп ѣть, а вы думаете, что я неделикатенъ».

Мужъ пришелъ. Мы посид ѣли, поужинали, поговорили и я по ѣхалъ домой въ половин ѣперваго.

Теперь весна, 25-е Марта. Ночь тихая, ясная; молодой м ѣсяцъ видн ѣлся напротивъ изъ за красной крыши большого б ѣлаго дома; сн ѣгу уже мало.

«Подавай, N!.....

Одни мои ночныя санки были у подъ ѣзда, да и Дмитрій очень хорошо и безъ возгласа лакея слышалъ, что я выхожу, потому что слышно было его чмоканье, какъ будто онъ ц ѣловалъ кого нибудь въ темнот ѣ, и которое по моимъ предположеніямъ им ѣло ц ѣлью заставить маленькую лошадку сдвинуть сани съ камней мостовой, по которой непріятно скрип ѣли и визжали подр ѣза. Наконецъ санки подъ ѣхали. Услужливой лакей взялъ меня подъ локоть и повелъ сажать; ежели бы онъ не держалъ меня, я бы прямо прыгнулъ въ сани, теперь же, чтобы не оскорбить его, я пошелъ тихо и продавилъ ледочекъ подернувшейся лужи и замочилъ ноги. — «Благодарствуй, братъ». — Дмитрій, морозитъ? — Какъ же можно-съ; теперь все по ночамъ заморозки пойдутъ-съ. —

— Какъ глупо! Зач ѣмъ я спрашиваю? — Не правда, ничего глупаго н ѣтъ: теб ѣхочется говорить, быть въ сношен[іяхъ] съ людьми, потому что ты веселъ. Отчего же я веселъ? За полчаса ежели бы я с ѣлъ въ сани, я бы не сталъ разговаривать. А оттого, что ты довольно хорошо говорилъ передъ отъ ѣздомъ, оттого, что ея мужъ тебя вышелъ провожать и сказалъ: «Когда жъ мы опять увидимся?» Оттого, что какъ только лакей тебя увидалъ, онъ сейчасъ встрепенулся и не смотря на то, что пахло отъ него петрушкой, онъ съ удовольствіемъ теб ѣуслужилъ. Я ему какъ то далъ полтинникъ. Во вс ѣхъ нашихъ воспоминаніяхъ середина выпадаетъ, а остается первое и посл ѣднее впечатл ѣніе, особенно посл ѣднее. Поэтому прекрасный обычай хозяину дома провожать гостя до двери, у которой, обыкновенно устроивъ ноги винтомъ, нельзя хозяину не сказать чего нибудь любезнаго гостю; не смотря ни на какую короткость отношеній, этимъ правиломъ пренебрегать не надо. Т[акъ] н[априм ѣръ], «когда мы опять увидимся» ничего не значитъ, но невольно [изъ] самолюбія гость переведетъ такъ: когда [229]значитъ: пожалуйста поскор ѣе, мы значитъ: я и жена, к[оторой] тоже очень пріятно тебя вид ѣть; опять значитъ: мы нынче провели вечеръ вм ѣст ѣ, но съ тобой нельзя соскучиться; увидимся значитъ: еще разъ намъ сд ѣлай удовольствіе. И гостю остается пріятное впечатл ѣніе. Также необходимо, особенно въ домахъ не хорошо устроенныхъ, гд ѣне вс ѣлакеи, особенно швейцаръ (это самое важное лицо, потому что первое и посл ѣднее впечатл ѣніе), учтивы, давать денегъ людямъ. Они васъ встр ѣчаютъ и провожаютъ, какъ челов ѣка домашняго, и услужливость ихъ, источникъ коей полтинникъ, переводишь такъ: васъ зд ѣсь вс ѣлюбятъ и уважаютъ, поэтому мы стараемся, угождая господамъ, угодить вамъ. Можетъ быть, только и любитъ и уважаетъ лакей, но все таки пріятно. Что за б ѣда, что ошибаешься? ежели бы не было ошибокъ, то не было бы........