Уйда - С волками жить...

Однако и эта красноречивая, в своем роде, тирада оставляет Верэ непреклонной. Тогда маменька решается выдвинут тяжелую артиллерию, и однажды ночью вся в слезах подкрадывается к ее постели, и сообщает ей что-то такое, после чего Верэ, вся помертвелая от ужаса, соглашается, наконец, быть женой Зурова.

Мать и дочь возвращаются в Фелиситэ; Верэ ходит, говорит, отвечает на вопросы, благодарит за поздравление — точно во сне.

Зуров был счастлив и доволен, сестра его со слезами на глазах поглядывала на свою будущую невестку, все гости были поражены удивлением, никто из них не ожидал, чтобы их гостеприимный хозяин женился на дочери лади Доротеи Вандердекен. Мужчины жалели прекрасного ребенка, женщины уже завидовали ей и относились в ней враждебно. На бале Верэ всех поразила своей красотой и своим мрачным видом. Главное украшение ее туалета был дивный жемчуг — подарок жениха; ей казалось, что это цепи, сковывающие ее как простую рабыню… конечно, такие дикие мысли могли прийти в голову ей одной.

Из французских газет узнал Коррез, во время пребывание своего в Вене, о предстоявшей свадьбе князя Зурова с мисс Герберт; он скомкал № газеты и швырнул его в камин, и из Москвы написал лэди Долли письмо, по прочтении которого с ней сделался истерический припадок. Письмо она уничтожила и, конечно, оставила без ответа. В числе многочисленных свадебных подарков, полученных Верэ, был один, присланный безо всякого письма, а потому как бы анонимный: роскошное опаловое ожерелье с привешенной к нему брильянтовой звездой, под звездой была мушка из сафиров и жемчуга, а еще ниже лучи из рубинов, как бы изображавшие пламя. Мушка так была привешена, что то поднималась до звезды, то опускалась и исчезала в пламени. Верэ не требовалось никаких объяснений, она сразу догадалась, кто прислал ей эту вещь.

От бабушки молодая девушка получила в Париже, куда мать ее повезла делать приданое, очень суровое письмо. Старуха, не понимавшая компромиссов с совестью, отказывалась от внучки, почти проклинала ее.

Между тем приготовление к свадьбе быстро близились к концу, жених вернулся из России, куда ездил по делам; лэди Долли любовалась соболями, бирюзами дочери, втайне завидовала ей…

Ровно через две недели по приезде князя, свадебный обряд был совершен сначала в русской церкви в Париже, потом в капелле английского посольства.

Ничто не было забыто, что только могло увеличить торжественность длинной церемонии; весь большой свет присутствовал на ней. Подарки были роскошны, свадебная корзинка любой модистке показалась бы сном. Описание этой свадьбы наполняли столбцы газет, об одном только обстоятельстве забыли упомянуть услужливые хроникёры, а именно, что когда после венца мать подошла к молодой и хотела обнять ее, та молча ее отстранила и упала в обморок на ступени, ведущие к алтарю.

Ее не скоро привели в чувство.

Со дня свадьбы Верэ Герберт прошел целый год, за его время она побывала с мужем в России, блистала в Петербурге, а теперь жила в прелестной вилле близ Виллафранкской бухты, все еще известной под именем Villa Nelaguine, хотя Зуров купил ее у сестры.

Княгиня Вера прогуливалась под тенью пальм, а невестка ее, следя за ней глазами, думала: «Надеюсь, что он по крайней мере не жесток; может быть, она опечалена смертью ребенка».

Верэ точно будто угадала ее мысль.

— Я рада, что ребенок умер, — просто проговорила она, глядя ей прямо в глаза.

Княгиня Нелагина слегка вздрогнула.

— Душа моя, — проговорила она, — этого быть не может; не говори этого; женщины, даже самые несчастные, находят утешение в детях. У тебя нежное любящее сердце, ты наверное…

— Мне кажется, что сердце мое превратилось в камень, — тихим голосом проговорила молодая женщина; потом прибавила: — В одной поэме женщина любит ребенка, рожденного от ее позора, я не такая. Может быть, это и очень дурно, не знаю, понимаете ли вы меня.

— Понимаю, понимаю, — быстро проговорила княгиня Нелагина, и крепко, с искренним чувством, сжала руки Верэ.

Много лет тому назад сама Nadine Зурова была выдана за нелюбимого человека, тогда как ей казалось, что ее собственная жизнь зарыта в безымянной могиле молодого офицера, погибшего в горах Кавказа.

— Чувства твои со временем изменятся, поверь мне, — продолжала она. — В ранней молодости горе всегда отчаянное; тем не менее оно не убивает. Когда-то и я чувствовала то же что ты, а теперь у меня много интересов, много занятий, мои сыновья и дочери дороги мне, хотя они и не его дети; то же, будет и с тобой.