Гюстав Флобер - Госпожа Бовари

— Послушайте, друг мой, — сказал он Шарлю, — уйдите, это зрелище раздирает вам душу.

Едва Шарль ушел, как аптекарь и священник опять заспорили.

— Прочтите Вольтера, — говорил один, — прочтите Гольбаха, прочтите Энциклопедию!

— Прочтите «Письма нескольких португальских евреев», — говорил другой, — прочтите «Дух христианства», книгу Николя, бывшего судьи!

Оба разгорячились, раскраснелись, говорили зараз, не слушая друг друга. Бурнизьен был возмущен такою дерзостью, Гомэ изумлен такою глупостью; они были уже на шаг от обмена оскорблениями, когда опять внезапно появился Шарль. Его влекло сюда словно какое-то притяжение, и он ежеминутно поднимался по лестнице.

Он становился против нее, чтобы лучше ее видеть, и забывался в этом созерцании, которое уже не было мучительно, так как было слишком глубоко. Он припоминал рассказы о летаргическом сне, о чудесах магнетизма и убеждал себя, что стоит ему пожелать сильно — и, быть может, ему удастся вернуть ее к жизни. Раз даже он наклонился над нею и тихо окликнул: «Эмма! Эмма!» Его дыхание, вырвавшись с силою, заколебало пламя свечей у стены.

На рассвете приехала его мать; Шарль, целуя ее, опять разрыдался. Она, как и аптекарь, позволила себе несколько замечаний по поводу расходов на похороны. Он так рассердился, что она умолкла, и даже поручил ей самой отправиться немедленно в город, чтобы закупить все необходимое.

Все послеобеденное время Шарль оставался один; Берту отвели к госпоже Гомэ; Фелисите сидела в комнате наверху с теткой Лефрансуа.

Вечером он принимал посетителей. Вставал, пожимал руки, не будучи в состоянии сказать ни слова; новопришедший присаживался к другим гостям, составившим широкий полукруг перед камином. С опущенными головами и положив ногу на ногу, они покачивали ногой и время от времени испускали глубокие вздохи; каждый скучал непомерно, и все старались пересидеть друг друга.

Когда в девять часов опять появился Гомэ (только его и видели на площади за последние два дня), он был нагружен запасом камфоры, бензоя и ароматических трав. Он принес также склянку хлора для уничтожения миазмов. В это время Фелисите, тетка Лефрансуа и старуха Бовари вертелись вокруг Эммы, кончая ее одевать; они покрыли ее длинным жестким тюлем вплоть до атласных башмаков.

Фелисите плакала:

— Ах, бедная моя барыня! Бедная барыня!

— Взгляните на нее, — говорила трактирщица, — какая она все еще красотка! Подумаешь, вот сейчас встанет!

Они наклонились, чтобы надеть на мертвую венок: пришлось слегка приподнять голову; и вдруг изо рта хлынул — словно покойницу вырвало — поток черной жидкости.

— Ах, боже мой! Платье-то, платье берегите! — воскликнула госпожа Лефрансуа. — Да помогите же нам, — сказала она аптекарю, — или вы уже струсили?

— Я струсил? — возразил тот, пожав плечами. — Я и не то еще видывал в больнице Отель-Дье, когда изучал фармацевтику! Мы в анатомическом театре во время вскрытий, бывало, варили пунш! Смерть не пугает философа, и даже — впрочем, я не раз говорил это — я намерен завещать свой труп клиникам, чтобы он мог послужить науке.

Священник, придя, осведомился, как чувствует себя господин Бовари, и, выслушав ответ аптекаря, сказал:

— Утрата, понимаете, еще слишком свежа!

Гомэ, к слову, поздравил его, что он не подвержен, как другие люди, опасности потерять подругу жизни; отсюда вспыхнул спор о безбрачии духовенства.

— Неестественно, — говорил аптекарь, — чтобы человек жил без женщины! Случались даже преступления…

— Чертова кукла! — воскликнул священник. — Да мыслимо ли, чтобы человек, состоящий в браке, мог, например, сохранить тайну исповеди?

Гомэ напал на исповедь. Бурнизьен защищал ее; он распространился о тех случаях, когда она чудесно перерождает человека. Рассказал несколько анекдотов о ворах, превратившихся в честных людей. У многих военных, когда они приближались к исповедальне, словно чешуя спадала с глаз. Во Фрейбурге был священник…

Собеседник его спал. Так как в тяжелой атмосфере комнаты было слишком душно, он распахнул окно, что разбудило аптекаря.

— Не угодно ли? — сказал он ему, подавая табакерку. — Возьмите-ка щепоточку, это освежает.

Где-то вдалеке слышался протяжный лай.

— Слышите, собака воет? — спросил аптекарь.

— Говорят, они чуют покойников, — ответил священник. — Так же вот и пчелы: они улетают из ульев, если в доме покойник.

Гомэ не обличил суеверия этих предрассудков, так как опять заснул.