Константин Симонов - Последнее лето

Евграфов пожал плечами:

— Что одиночные выстрелы трассирующими в ту ночь со стороны немцев в районе этой роты были, уже доследовали — подтверждается. Считаю, что на этом дело можно закрыть. А пулю искать — навряд ли найдем, — не в комнате стреляли. Если только прикажете всей ротой ползать…

— Шутки отставить! — уловив иронию в словах Евграфова, сердито сказал Ильин. — Раз не надо — не надо! А если б ради чести полка потребовалось — сам ползал и искал бы!

— Это понятно, — сказал Евграфов, — а все же сам себе теперь задним числом рад, что не поверилось в это.

— Тебе не поверилось, а я поверил, — сказал Ильин. — Почему-то казалось: пришла беда — отворяй ворота. Весь день сегодня из головы не выходило. Сам бы, казалось, ему пулю в лоб влепил за такое пятно на полк!

— При чем тут полк, — сказал Завалишин, — когда он всего три дня, как в полк прибыл.

— Всего три дня, как прибыл! Посмотрел бы, как ты это в политдонесении объяснил! Когда бы ни прибыл, а уже твой! Все понимают, что еще не твой, а все равно — твой. Если пополнение получишь, и его в первый день — в бой, и все — как по маслу — успех, и люди живые остались, и ордена им положены, что ж, воздержишься, что ли, их представлять? Эти, скажешь, еще не мои, еще и двух дней нет, как пришли, рано им ордена давать! Что-то не слышал этого еще ни от кого! И от тебя тоже.

Ильин заглянул в кружку Евграфова и налил ему чаю.

— Пей! До сих пор, как вспомню того старшину, так руки чешутся. И днем и во сне. А тут, не дай бог, еще бы и этот оказался.

— Ладно, — сказал Завалишин. — Хватит переживать! Что было — то было! Зато век не забудем, как вшестером с членом Военного совета фронта, с членом Военного совета армии, с начальником политотдела армии, с замполитом дивизии в таком, можно сказать, обществе, среди бела дня, ползем с тобой на пузах в боевое охранение и от страха за начальство только что богу не молимся! Есть что вспомнить!

Но Ильин даже не улыбнулся.

— Не спорю, храбрый, — сердито сказал он про Львова. — Но одной немецкой мины на всех нас тогда вполне бы хватило!

— Дуролом он! — зло отрубил молчавший до этого Евграфов. Его плоское, широкое, казавшееся до этого Синцову таким спокойным лицо налилось кровью от напряжения, с которым он старался сдержать себя. Но не сдержал — вырвалось.

— О ком это ты? — усмехнулся Завалишин.

— О том, о ком надо. Вы эту храбрость тут в первый раз видите, а я ее еще на Тамани видел, когда из-за него по всему проливу бескозырки да пилотки… Видел его там, как он на берегу распоряжался до последнего! А черта мне в его храбрости, когда из всего нашего подразделения только двое живыми на камере выплыли! В одном две пули, в другом — три. Полгода по госпиталям вспоминал его храбрость, пока к вам не попал.

— Никогда не слышал от тебя этого, — сказал Завалишин.

— Услыхал — и забудь.

— И забуду.

Евграфов дохлебал чай и, не сказав больше ни слова, встал.

— Куда? — спросил Ильин.

— Спать пойду. Устал.

Надев шинель и пилотку, Евграфов, не прощаясь, вышел из домика.

— Сколько ему лет? — спросил Синцов у Ильина.

До сих пор воспринимая Евграфова как человека немолодого, он не задумывался, сколько же ему лет.

— Сорок два, — сказал Ильин.

— А откуда он, где до армии был?

— Ты его не спросил, когда комбатом был? — вскинул голову Ильин.

— Нет.

— Ну и я не спросил. Что сам о себе скажет — за то и спасибо. Будем спать ложиться? Сейчас Иван Авдеич со стола уберет, две лавки тебе сдвинем, сенник есть, постель тоже есть…

Ильин потянул к уху трубку неожиданным зуммером затрещавшего телефона.

— Ильин слушает… Здравствуйте, товарищ первый… У меня… Ничего с ним не делаем, спать думаем… Есть!

— Командир дивизии звонит, — сказал Ильин, передавая трубку Синцову. — Говори, тебя просит.

— Синцов слушает.

— Что, уже ночевать расположился? — спросил в трубке голос Артемьева.

— Собрались.

— Не выйдет. Приказано, чтоб ты до утра был обратно в штабе армии. На полчаса заедешь ко мне — хочу тебя видеть, — и отправлю дальше. А ко мне тебя Ильин доставит. У него и трофейный «опель» зажат, и водитель есть… Дай трубку Ильину…

— Есть, — сказал Ильин в трубку. — Есть… Будет сделано…

Говорил все это безразличным служебным тоном, но, когда положил трубку, лицо у него было обиженное.

— Некрасиво поступает.

— Почему? — спросил Синцов.

— Командир полка пригласил к себе в гости, а он забирает. Так не делают.

— Объяснил, что меня в штаб армии вызывают.