Константин Симонов - Последнее лето

Увидев командарма, из «виллиса» выпрыгнул полковник. Оказывается, он сам сидел за рулем и стал докладывать Серпилину, так заплетаясь, словно был пьян.

— Отставить, — перебил Серпилин, узнав в нем Земскова — начальника штаба талызинской дивизии, человека вообще-то уравновешенного. — Почему сами за рулем? Для вас что, приказ не писан?

— Товарищ командующий, сам сел за руль, хотел успокоиться, пока доеду… — непохоже на себя почти выкрикнул Земсков.

— Приведите себя в порядок и доложите, что случилось, — сказал Серпилин и вылез из «виллиса» на дорогу.

Земсков поправил на лысой голове фуражку, сдвинул назад съехавший на живот пистолет и уже открыл рот, чтобы доложить, но Серпилин снова остановил его:

— Пуговица…

Земсков, не глядя, потянулся пальцами и застегнул пуговицу на вороте.

— Теперь докладывайте…

— Товарищ командующий, командир дивизии убит… — И, проглотив слюну, добавил: — Только что…

— Там? — ткнув пальцем назад, на дорогу, спросил Серпилин. Его уже насторожило, когда он услышал, как нескладно, вразброд стреляли «эрэсы». И эта зацепившаяся в сознании нескладица заставила сейчас подумать, что одно к другому — командир дивизии убит именно там.

— Прямо на дороге, товарищ командующий. «Фердинанды» из лесу выскочили… Донесли, что прямым попаданием снаряда. Еду туда.

— Командиру корпуса доложили?

— Так точно, доложил. Получил приказание временно исполнять обязанности командира дивизии.

— Сколько отсюда? — спросил Серпилин. — Два с половиной?

— Так точно.

— Поедем вместе. Гудков, развернитесь. — Серпилин повернулся к Синцову:

— Вот это самое мы и слышали. Подвиньтесь, пустите полковника.

— Карта с собой? — спросил он у Земскова, когда «виллис» уже тронулся.

— С собой.

— Доложить обстановку в состоянии?

— В состоянии. Всю последнюю обстановку имею.

— Обстановку имеете, а командира дивизии у вас прямо на дороге убивают… Докладывайте! — Серпилин раскрыл планшет.

Но от его слов, что командира дивизии убивают прямо на дороге, Земсков спохватился, куда он везет командарма, и вместо доклада сказал:

— Товарищ командующий, обстановка неясная, прошу остановиться. Я вам здесь доложу. И один поеду.

— То все ясно, то все неясно, — сердито сказал Серпилин. — Что неясно, доедем — выясним. А пока докладывайте то, что вам ясно.

Земсков, как положено, стал докладывать обстановку начиная с правого фланга, от этой привычной механичности все больше приходя в себя. Из его доклада следовало, что обстановка в дивизии с утра изменилась к лучшему, продолжается продвижение к Днепру по трем дорогам сразу.

Через несколько минут доехали до места происшествия. Дорога втягивалась в лес. Сначала с обеих сторон появились рощицы, потом открылась заросшая кустарником лощина, за которой начинался большой лес. Тут все и произошло.

В кювете лежала опрокинутая сорокапятимиллиметровая пушка. Вторая пушка, выстрелы которой, наверно, и слышали издалека, стояла на обочине. У нее был сбит щит.

Посреди дороги зияла воронка. В стоявший у воронки грузовик заканчивали класть раненых. Тут же на дороге топтались младший лейтенант-артиллерист и пехотный капитан, первым подскочивший к «виллису», когда из него вылез Серпилин.

Капитан доложил, что он командир батальона.

— А где командир дивизии? — озираясь, как о живом человеке, спросил Серпилин.

— Пока вот… — сказал капитан и показал рукой в сторону.

Там, в заросшем травой кювете, скорчившись, сидел какой-то человек, а рядом с ним лежал сверток. Короткий. Что-то завернутое в почерневшую, промокшую плащ-палатку.

— Собрали… — сказал капитан, когда Серпилин перешел через дорогу и уставился взглядом в эту плащ-палатку.

Сидевший рядом со свертком человек поднялся на ноги и медленно вытянул руки по швам. Это был немолодой, лет сорока, лейтенант с неживым, отсутствующим лицом. Синцов узнал адъютанта Талызина, с которым они когда-то вместе зимой на Слюдянке подбирали после боя в снегу раненых.

— Прямое попадание, — сказал капитан.

Серпилин кивнул и оглянулся на дорогу. Он уже заметил на ней следы крови. Но сейчас оглянулся и посмотрел еще раз. Потом повернулся к тому, что было завернуто в плащ-палатку, и сказал лейтенанту:

— Откройте…

Тот нагнулся и, взявшись за концы плащ-палатки, откинул их в разные стороны.

Талызина просто не было. Была память о нем, но ничего, что могло бы напомнить о его существовании на земле, уже не было.