Константин Симонов - Последнее лето

— Все, что замечали, доносили, товарищ командующий, — с недоумением сказал Туманян.

— Все, что доносили, — читали. Или я, или Бойко. Вы о том, чего не доносили, скажите. Перед зимним наступлением вы тоже полтора месяца стояли на переднем крае. И теперь стояли. Какой он сейчас, немец? Одинаковый с тем, осенним, или нет?

— «Языки» сообщали… — начал было Туманян, но Серпилин прервал его:

— Что «языки» сообщали, тоже знаю. Имеет, конечно, значение. Но все же приходится поправку на плен делать. Когда — мешок на голову и к русским на допрос приволокли, у него одно настроение. А пока он там, у себя, — другое. Как они службу несут, по вашим двухмесячным наблюдениям? Какой порядок, дисциплина? Все так же по часам, как раньше?

— «Языков» взяли больше, чем осенью, — сказал Артемьев. — И легче брали. Нелегко, но все же легче.

— Это, согласен, показатель, — сказал Серпилин. — А в остальном?

У Туманяна лицо стало озабоченным. Видимо, перебирал в памяти все, что было за эти два месяца, чтобы как можно точней ответить на неожиданные вопросы командующего.

— Не старайся, Степан Авакович, не вспоминай подробностей. Ответь, что сразу на ум пришло.

— Меньше маскировочной дисциплины стало, — сказал Туманян. — И огневой тоже. В режиме огня нарушения отмечались. А раньше это у них как часы. С подвозом пищи тоже засекали опоздания.

— А я бы добавил, что они теперь больше нервов тратить стали по мелким поводам, — сказал Артемьев.

— Что значит: больше нервов?

— Острей на все реагируют. «Языка» заберем — стрельба не только там, где взяли, а по всему фронту полка. Ночной поиск сделаем, они потом много ночей подряд психуют — чувствуется, нервы натянуты.

— А нервы отчего? — спросил Серпилин. — Оттого, что наступления нашего ждут?

— И оттого, что наступления ждут, и вообще, думаю, устали.

«А мы не устали?» — мысленно спросил себя Серпилин, в то же время подумав, что в словах Артемьева есть важная для будущего наступления истина. Хотя устали и мы и немцы, но усталость эта разная. Мы-устали от перенесенного, от всего того самого страшного, что было у нас уже позади. И эта уверенность, что самое страшное уже позади, при самых разных настроениях у самых разных людей все-таки в конце концов была у всех у нас. А поэтому и усталость у нас была совсем другая, чем у немцев.

У немцев, конечно, тоже накопилась за годы войны усталость, но вдобавок к ней у них была еще и усталость от ожидания будущего. У них-то не было чувства, что самое страшное позади…

Насчет нервов слова командира дивизии верные. Нервы у них натянуты. И это хорошо.

— Сегодня на рассвете три года войны кончились, — вдруг сказал Артемьев.

— Где война застала? Помнится, на Дальнем Востоке? — спросил Серпилин.

— В Забайкалье. А начал, надо считать, в декабре под Москвой.

— Ту встречу помню. — Серпилин и в самом деле отчетливо вспомнил, как ехал тогда ночью по заметенной дороге принимать дивизию и встретил Артемьева, расшивавшего на подъеме пробку.

По глазам было видно, что Артемьев рад этому воспоминанию, но в ответ промолчал, не сказал того, что другой поспешил бы сказать командующему: «Как же, и я вас помню и век не забуду!»

Самолюбивый. Мельтешить перед начальством не любит. Недавно проверено. Пять дней назад маршал Жуков приезжал в армию, заслушивал доклады о подготовке к операции, в том числе доклады нескольких командиров дивизий, среди них Артемьева. После доклада давал вводные, усложнял обстановку, спрашивал, как поступите в этой обстановке, как в той. И, довольный докладами, нашел потом время побеседовать с Командирами дивизий и корпусов, как говорится, в положении «вольно». А когда перед самым отъездом Жуков пил чай в столовой Военного совета, вдруг выяснилось, что он лично знает Артемьева. Захаров в ответ на вопрос, кто у них самый молодой по возрасту командир дивизии, назвал Артемьева: «С двенадцатого года. Но начал воевать раньше других, еще на Халхин-Голе».

Жуков, услышав это, наморщил лоб: «Вспомнил его теперь… Когда докладывал, мелькнула мысль: не он ли в разведотделе там у меня был?»

Воткнуться с воспоминаниями о том, как он служил под началом у Жукова на Халхин-Голе, Артемьев возможность имел. Но не воткнулся. И Серпилин, исходя из собственных воззрений, поставил ему это в плюс.

— А ты, Степан Авакович, по-моему, с первого дня?

Туманян кивнул:

— На этом же направлении. Строго на запад. Недалеко от станции Сокулька штаб нашего полка стоял, пятьдесят километров юго-западней Гродно.