Константин Симонов - Последнее лето

Поблагодарив заместителя по тылу, которому всегда в такое время достается больше всех и которого столько понукали, что он даже удивленно прищурился в ответ на неожиданную благодарность, — Серпилин поехал в штаб своей бывшей 111-й дивизии; после вывода с передовой она стояла тут же неподалеку.

И командир дивизии Артемьев и начальник штаба Туманян были на месте. Две ночи не спали, выводя с переднего края свои части, а сейчас, наверно только встав, сидели и завтракали вдвоем у командира дивизии.

Серпилин от завтрака отказался, но стакан чая сказал, чтоб дали.

Лица у обоих — у командира и у начальника штаба — были недовольные. Уже давно понимали, что, раз столько времени сидят на широком фронте в обороне, значит, перед началом наступления их сменят, выведут в резерв, чтоб люди передохнули. Но понимание пониманием, а когда сдаешь свой участок другим и знаешь, что завтра-послезавтра они пойдут в бой и первыми ворвутся в те самые немецкие траншеи, до которых тебе два месяца было рукой подать, — радости мало.

— Вижу, в обиде на командование армии?

Туманян промолчал, а Артемьев признался:

— Так точно, в обиде, товарищ командующий.

— Вон как, даже «так точно», — усмехнулся Серпилин. — И надолго ваша обида?

— Пока в деле не окажемся.

— Коли так, значит, ненадолго.

— Ненадолго, товарищ командующий? — спросил Артемьев. За вопросом была надежда, что Серпилин уже заранее прикинул, когда будет вводить в бой их дивизию.

Ответить на такой вопрос непросто. Как бы ни хотел командир дивизии скорей принять участие в наступлении, у командующего армией — надежда обратная. Чем позже придется пустить в дело оставленные в резерве дивизии, тем лучше. На каком рубеже их введешь, на ближнем или на дальнем, с нетронутыми резервами дойдешь до этого дальнего рубежа или уже растрясешь их — большая разница!

Про себя Серпилин рассчитывал, что хорошо бы использовать дивизии третьего эшелона попозже, после Днепра. Чтобы форсировать Днепр за чужой спиной свеженькими, а задействовать их — так выражаются военные люди — только при захвате Могилева, или, еще лучше, преследуя противника уже за Могилевом.

Эти его надежды разделяли и Бойко и Захаров, но объяснять заранее командиру и начальнику штаба дивизии, что как можно дольше постараешься их не задействовать, лишнее.

— Что вам по старому знакомству сказать? — Серпилин перевел взгляд с Артемьева на Туманяна. — Как вы какой-нибудь свой батальон хотите подольше в кулаке подержать, так и я. Не дурей вас. Но сражение, как над с вами в академиях учили, складывается не из одного нашего хотения, а еще и из усилий противника воспрепятствовать нам при осуществлении наших хотений. Чего я хочу, знаю, но противник-то обратного хочет — вот ведь какое дело! Отсюда вывод: быть ко всему готовыми, как и всегда на войне.

— Это понимаем, — сказал молчавший до этого Туманян. — Сегодня дали дневку, отдых, а на завтра уже назначили занятия.

— Какие? — спросил Серпилин.

— Те, которых не имели возможности провести в условиях передовой, — сказал Туманян. — Наступление батальона за огневым валом…

— Это правильно, — одобрил Серпилин. И помрачнел от воспоминания.

Шесть дней назад в другой дивизии во время как раз вот таких батальонных учений был убит осколком мины старейший командир полка полковник Цветков, недавно взятый отсюда, из сто одиннадцатой, заместителем командира дивизии.

— Осторожней только, — хмуро сказал Серпилин.

— Приказ читали, товарищ командующий, — сказал Туманян. — Учтем.

В дивизии, как и всюду в армии, знали об этом случае.

Серпилин кивнул все с тем же мрачным выражением лица. То, что учтут, понятно. А что Цветкова уже не вернешь, это все равно остается.

— Тем, кто последнее время без смены на переднем крае был, все же не одни, а двое суток полного отдыха дайте! — помолчав, приказал Серпилин. — Вам самим можно, конечно, и без отдыха. Сколько бы по переднему краю ни лазили, а все же у себя в штабе на коечках спали. А солдаты в окопах. Устали и недоспали за это время.

Серпилин снова замолчал. Если бы высказал свою мысль вслух до конца, сказал бы, что и те, из минометного расчета, который, ударив с недолетом, убил Цветкова, тоже были и уставшие и недоспавшие.

— Скажи-ка мне лучше вот какую вещь, командир дивизии, — после молчания обратился Серпилин к Артемьеву. — И ты, начальник штаба, — повернулся он к Туманяну. — Вот вы два месяца в четыре своих глаза за немцем смотрели. Что он, по-вашему, сейчас из себя представляет? Что вы за ним заметили?