Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 2

— Давно вы живете одна? — спросила она.

— Давно. Мнѣ это въ привычку. Я часто оставалась одна и днемъ, и ночью по цѣлымъ часамъ, еще когда былъ живъ мой отецъ.

— У васъ есть братъ, я слышала?

— Есть брать, но мы съ нимъ въ ссорѣ. Онъ, впрочемъ, славный мальчикъ и собственными силами выбился на дорогу. Я не жалуюсь на него.

Когда она это говорила, глядя на ярко пылавшій огонь, на лицо ея легла мимолетная тѣнь — тѣнь печали. Белла не упустила этой минуты: она нѣжно дотронулась до ея руки.

— Лиззи, скажите: есть у васъ другъ? Женщина-другъ вашихъ лѣтъ?

— Я вела такую замкнутую жизнь, что у меня никогда не было подругъ, — отвѣчала Лиззи.

— У меня тоже, — сказала Белла. — Но не потому, чтобъ я вела замкнутую жизнь. Я была бы, пожалуй, даже въ правѣ желать, чтобъ моя жизнь была болѣе замкнутой. Это все-таки лучше, чѣмъ видѣть, какъ мама, точно трагическая муза, возсѣдаетъ съ головной болью въ почетномъ углу, или выслушивать дерзости Лавви. Я, впрочемъ, очень люблю ихъ обѣихъ, — это, разумѣется, само собой… Мнѣ хотѣлось бы, Лиззи, стать вашимъ другомъ. Какъ вы думаете, можетъ это быть? Того, что называется характеромъ, у меня не больше, чѣмъ у канарейки, дорогая моя, но мнѣ можно довѣриться — это я знаю.

Своевольная, но добрая, жизнерадостная, взбалмошная, легкомысленная за отсутствіемъ опредѣленной цѣли, — которая придала бы вѣсъ ея мыслямъ, капризно-вѣтреная отъ вѣчнаго порханья по мелочамъ жизни, — такъ или иначе она была обаятельна. Для Лиззи все это было такъ ново, такъ плѣнительно-мило, такъ ребячески женственно, что совершенно покорило ее. И когда Белла еще разъ спросила: «Такъ какъ же вы думаете, могу я стать вашимъ другомъ?», спросила съ мило склоненной на бокъ головкой, съ вопросительно приподнятыми бровками и съ нѣкоторымъ сомнѣніемъ насчетъ этого въ груди, — Лиззи отвѣтила, что тутъ не можетъ быть и вопроса: конечно — да.

— Такъ скажите мнѣ вашу тайну, дорогая моя отчего вы такъ странно живете?

Лиззи начала такой прелюдіей:

— У васъ, должно быть, много поклонниковъ?..

Но Белла прервала ее легкимъ возгласомъ удивленія.

— Душа моя, ни одного!

— Ни одного?

— То есть… Ну, можетъ быть, одинъ, — навѣрно не знаю. Былъ одинъ, но какія теперь его мысли на этотъ счетъ — право, не могу сказать. Пожалуй, что у меня осталось полпоклонника (я, разумѣется, не считаю этого идіота Джорджа Сампсона)… Впрочемъ не стоить обо мнѣ… Я хочу знать о васъ.

— Есть одинъ человѣкъ, — заговорила Лиззи, — съ пылкой душою, но злой. Онъ говорить, что любитъ меня, и я думаю, что дѣйствительно любить. Онъ другъ моего брата. Онъ оттолкнулъ меня съ перваго же раза, когда пришелъ ко мнѣ съ моимъ братомъ. Я и тогда въ глубинѣ души боялась его. Въ послѣднее же наше свиданіе онъ такъ меня напугалъ, что и сказать не могу.

Она замолчала.

— Не для того ли, чтобъ избавиться отъ него, вы и забрались въ эту глушь, Лиззи?

— Я переѣхала сюда тотчасъ послѣ того, какъ онъ меня такъ напугалъ.

— Но вы и здѣсь боитесь его?

— Я, говоря вообще, не робкаго десятка, но его я боюсь. Я боюсь заглянуть въ газету, стараюсь не прислушиваться къ толкамъ о томъ, что дѣлается въ Лондонѣ: все жду, что вотъ онъ сдѣлаетъ что-нибудь ужасное.

— Вы, стало быть, не за себя боитесь? — сказала Белла, вдумавшись въ ея слова.

— Я и за себя боялась бы, если бъ встрѣтила его здѣсь. Я всегда озираюсь кругомъ, когда иду на фабрику или возвращаюсь ночью домой.

— Вы, можетъ быть, боитесь, что онъ тамъ, въ Лондонѣ, сдѣлаетъ что-нибудь надъ собой?

— Нѣтъ. Возможно, что онъ и сдѣлаетъ что-нибудь надъ собой: онъ достаточно для этого необузданъ. Но я не этого боюсь.

— Вы такъ говорите, — сказала вкрадчиво Белла, — можно почти подумать, что есть еще кто-то… кто-то другой.

Лиззи на одинъ мигъ закрыла руками лицо. Потомъ заговорила:

— Его слова и до сихъ поръ у меня въ ушахъ. Я помню, какъ онъ билъ при этомъ кулакомъ о каменную стѣну: эта картина у меня не выходитъ изъ глазъ. Я изъ всѣхъ силъ старалась выкинуть ее изъ головы, но не могу. Кровь текла у него по рукѣ, когда онъ сказалъ мнѣ: «Дай Богъ, чтобъ мнѣ не довелось его убить».

Белла вздрогнула, крѣпко обняла Лиззи и спросила тихимъ голосомъ (онѣ не смотрѣли другъ на друга; обѣ смотрѣли въ огонь):

— Этотъ человѣкъ, стало быть, ревнуетъ?

— Да. Къ одному джентльмену… Я даже не знаю, какъ вамъ объяснить… Къ джентльмену, высоко стоящему надо мной и надъ моимъ скромнымъ образомъ жизни. Онъ принесъ мнѣ извѣстіе о смерти моего отца и съ того дня всегда принималъ во мнѣ участіе.