Александр Хьелланн - Праздник Иванова дня

Только тогда ее суровое лицо с крупными чертами немного смягчилось. А так как она испытывала большое доверие к господину Рандульфу, то в конце концов согласилась принять его предложение и тут же принялась подсчитывать, какая ей потребуется дотация, чтобы приготовить приличные бутерброды с мясом, с сыром и с копченой лососиной по пяти эре за штуку. Дело осложнялось и тем, что погода стояла теплая и закупать большое количество свежего мяса было рискованно.

— Но ведь на ваше гулянье соберется куча народу, что же они все будут пить?

— Сельтерскую воду, фруктовые соки и слабое пиво, — ответил Рандульф.

— Сельтерскую воду и слабое пиво?! Ах, дорогой господин Рандульф, какой у вас странный праздничный комитет! — воскликнула мадам Бломгрен и рассмеялась.

И вновь Рандульфу пришлось объяснять, каким должен быть этот праздник. Но нижняя губа мадам Бломгрен так и оставалась выпяченной. Вот уже четырнадцать лет, как мадам Бломгрен была хозяйкой местного клуба, и поэтому она не могла себе представить праздника с сельтерской водой, соками и слабым пивом. Нет, решительно не могла!

Тем временем домой вернулась Констансе, и Рандульф сразу же призвал ее на помощь. Констансе провела вечер со своими подругами и теперь только и думала, что о празднике; она не оставила мать в покое до тех пор, пока та не дала окончательного согласия взять на себя устройство буфета в «Парадизе» в Иванову ночь.

Но при этом мадам Бломгрен покорнейше просила господина Рандульфа не забывать о том, что она бедная вдова и взяла на себя все эти заботы единственно потому, что доверяет господину Рандульфу и уверена, что он будет защищать ее интересы и позаботится о том, чтобы она не понесла никакого убытка.

— Весь город соберется, мама, — убеждала ее Констансе, называя имена многих людей, которые намеревались отправиться в «Парадиз».

Она сняла свою соломенную шляпу, бережно повесила ее и, продолжая болтать с Рандульфом и смеяться, принялась поправлять волосы перед зеркалом, висевшим между окнами.

Констансе Бломгрен была такая же рослая, как и ее мать, но очень стройная, и движения ее были удивительно свободны. Она выглядела старше своих восемнадцати лет. Оттого, что с самого детства она помогала матери подавать в клубе, — правда, только днем, а не вечером, — она держалась увереннее своих сверстниц. Ее красота, достигшая уже полного расцвета, была, — во всяком случае так показалось сегодня Рандульфу, — почти вызывающей: особенно примечательны были пышные черные волосы и резкие брови над ясными ярко-голубыми глазами. А нежный румянец, сменивший обычную бледность, придавал в этот вечер ее лицу необычное выражение, поразившее Рандульфа, когда девушка вошла в комнату.

— А где же мне достать столько столов и скамеек? — спросила мадам Бломгрен.

— Возьмите нашу клубную мебель, — ответил Рандульф, который был председателем клуба.

— Нет, этого все равно не хватит. Знаете, у кого есть прекрасные столы? У пастора Крусе. Я их видела в молельном доме во время благотворительного базара.

— Мы пошлем к нему Констансе и попросим одолжить нам столы и скамейки, — предложил Рандульф. — Если вы его хорошенько попросите, Констансе, он не сможет вам отказать. Говорят, он неравнодушен к хорошеньким девушкам.

— Тсс! Господин Рандульф! — сказала мадам Бломгрен. — А просить его бесполезно — мы не принадлежим к его пастве.

Но Констансе рассмеялась и сказала, что она охотно попробует. В конце концов, ведь что ей стоит его попросить?

Мадам Бломгрен бдительно следила за своей дочерью. Она сумела создать вокруг нее атмосферу уважения, и никто из молодых людей в клубе никогда не позволял себе даже пошутить с красивой Констансе. Единственный, кто имел право на большую свободу в отношениях с ней, был Томас Рандульф. Он совсем недавно перестал говорить девушке «ты» — ведь он был настолько старше ее. Мадам Бломгрен питала к нему глубокое доверие: он не раз помогал хозяйке клуба и словом и делом.

Сегодня вечером Рандульф впервые заметил, какой Констансе стала вдруг… как бы это сказать… волнующей.

Об этом Рандульф думал, пока дожидался в бильярдной Холка и Гармана. В конце концов он пришел к выводу, что Констансе вошла в ту полосу развития, когда — он знал это из своего богатого опыта — у девушек ее склада почва вдруг ускользает из-под ног, они теряют уверенность в себе и отдаются водовороту страстей, словно бросаются очертя голову в омут.