Александр Хьелланн - Яд

Нет, Осмунд Осбьернсен вовсе не рассчитывал занять в обществе высокое положение. Его требования были более чем скромные, и, казалось бы, они довольно легко могли осуществиться. Но фактически все пути перед ним были закрыты, потому что ни на одном из них он не мог обойтись без помощи пастора, который согласился бы признать его годным для конфирмации. А каждый пастор, к которому он обращался, в конце концов отсылал его прочь, осыпая насмешками.

И вот теперь выход найден! Такой пастор нашелся — он обнаружил в уме Осмунда прочные знания и даже одобрил их.

Это одобрение пастора взволновало нашего парня-великана. Сейчас, сейчас он вернется домой и расскажет матери о том, что случилось. И тут слезы радости обильно потекли по его лицу.

Неожиданные слезы и всхлипыванье Осмунда развеселили всех конфирмантов. И даже Абрахам добродушно усмехнулся, увидев улыбку на лице пастора.

Абрахама в общем радовали его отличные отношения с пробстом Спарре.

Он испытывал страх лишь тогда, когда задумывался о тех словах, какие ему надлежало сказать матери в день конфирмации. В этот торжественный день мать потребует правдивого ответа и, конечно, сразу поймет, что́ у него на душе. Абрахам много раз представлял себе будущую сцену этого разговора и про себя бормотал те слова, какие он должен будет произнести перед матерью. Подготовка к конфирмации никак не могла настроить его на серьезный лад и глубоко захватить его, а ведь в разговоре с матерью ему ни в коем случае не удастся отделаться общими фразами.

Между тем время шло, и приближались пасхальные дни.

Абрахам все более убеждался, что Брок неплохой товарищ. Оба они дружили теперь с выпускниками, которым предстояло сдавать экзамены на аттестат зрелости. Все эти парни курили, поигрывали в карты и по вечерам гуляли по улицам с полувзрослыми девицами.

К Абрахаму они относились с уважением и даже почтительно. Этот их младший товарищ импонировал им своей едкой насмешливостью, какая появлялась у него взамен заглушенного стремления к оппозиции. Свое остроумие Абрахам постоянно оттачивал и в области религии и во всех сколько-нибудь серьезных вопросах. Дома и в школе он вел себя смиренно и кротко, но в тесном товарищеском кружке его трудно было узнать: он издевался решительно над всем, с чем сталкивался.

Такое ироническое настроение Абрахама веселило Брока и не раз заставляло его чуть ли не падать от хохота. Это воодушевляло Абрахама и еще в большей степени усиливало его насмешливость, которая никого и ничего не щадила, когда он мог дать себе волю.

В четвертом латинском классе долгое время ходила по рукам карикатура, нарисованная Абрахамом, — она изображала ад, где преподаватели Олбом и Борринг поджаривали друг друга на огне. Вокруг них в диком танце кружились советник Мадвиг и Эрик Понтоппидан.

Однако положение Абрахама в школе весьма упрочилось. С преподавателями он вел себя почтительно и даже иной раз льстиво, что умилостивило всех, и даже Олбома, который простил ему «дьявола». Впрочем, ректор продолжал еще хмуриться, когда речь заходила об Абрахаме.

Что касается профессора Левдала, то за это время он сблизился с сыном и даже по воскресеньям совершал с ним длительные прогулки, во время которых беседовал с мальчиком как со взрослым.

Это происходило по двум причинам: отцу хотелось окончательно завоевать сердце мальчика, а кроме того, профессора что-то угнетало в его личной жизни, и поэтому он стремился почерпнуть силы в общении с бодрой юностью.

Между сыном и отцом возникли отличные отношения и даже такое доверие, которое позволяло Абрахаму откровенно рассказывать все, о чем он прежде бы умолчал.

Так, например, однажды Абрахам — наполовину против собственной воли — рассказал отцу об одной недавней школьной истории. В классе было разбито окно. Все ученики знали, что окно разбил Мортен Крусе. Однако никто не пожелал выдать его, когда ректор спросил об этом. В этот день Брок отсутствовал по болезни, и, таким образом, Абрахам Левдал находился в классе на положении первого и, так сказать, образцового ученика.

Ректор был возмущен и раздражен упорным молчанием класса. В этом он усматривал упрямство и даже, пожалуй, сговор не выдавать виновного, а такие вещи приводили его прямо в бешенство.

И вот ректор, подойдя к Абрахаму, крикнул:

— Берегись, Левдал, вторично провиниться в непослушании! В тот раз тебе сошло это, но теперь, я говорю, бойся повторения! Отвечай немедленно — кто разбил стекло?