Джон Стейнбек - Гроздья гнева

– А покупаешь белый хлеб, – неодобрительно сказала мать.

– Есть хочется. Ведь мы работали всю ночь.

Мать вздохнула.

– А как дальше будем?

Пока они ели, вода поднималась все выше и выше. Эл наскоро проглотил свою порцию и тут же принялся сколачивать настил вместе с отцом. Пять футов в ширину, шесть в длину, четыре фута от пола. А между тем вода подобралась к двери, долго стояла там, словно в нерешительности, и наконец медленно двинулась в вагон. Дождь пошел снова – тяжелые, крупные капли, как и прежде, шлепали по воде, гулко барабанили по крыше.

Эл сказал:

– Ну, давайте поднимем матрацы. И одеяла туда же, а то промокнут.

Они складывали весь свой скарб на высокий настил, а вода заливала пол. Отец и мать, Эл и дядя Джон с четырех углов подняли матрац, на котором лежала Роза Сарона, и устроили ее поверх вещей.

Роза Сарона противилась им:

– Я сама. Я не больная. – А вода прозрачной пленкой разливалась по полу. Роза Сарона шепнула что-то матери, и мать сунула руку под одеяло, потрогала ей грудь и кивнула.

В другом конце вагона Уэйнрайты стучали молотками, сооружая настил. Дождь усилился, но ненадолго и скоро стих.

Мать посмотрела себе под ноги. Вода в вагоне поднялась на дюйм.

– Руфь, Уинфилд, – испуганно крикнула она, – залезайте наверх. Еще простудитесь. – Они забрались туда с ее помощью и неловко примостились на матраце рядом с Розой Сарона. И мать вдруг сказала: – Надо уходить отсюда.

– Нельзя, – сказал отец. – Эл верно говорит: все наше добро здесь. Мы еще дверь снимем и положим наверх, не так тесно там будет.

Они сбились в кучу на высоком настиле и сидели молчаливые, хмурые. Вода в вагоне поднялась на шесть дюймов и только потом залила шоссе и хлопковое поле по ту сторону дорожной насыпи. Остаток этого дня и всю ночь промокшие насквозь мужчины спали на снятой с петель двери. Мать лежала рядом с Розой Сарона. Она то перешептывалась с ней, то садилась на матраце, в тяжелом раздумье глядя перед собой. Оставшийся от завтрака хлеб был спрятан под одеялом.

Дождь шел теперь с перерывами – короткие шквалы сменялись затишьем. На следующий день утром отец ушел куда-то, прямо по воде, и вернулся с десятком картофелин в кармане. Мать хмуро смотрела, как он выломал несколько досок из внутренней обшивки вагона, разжег печку и зачерпнул воды в котелок. Они ели горячую картошку руками. И когда эта последняя пища была съедена, все сидели молча, не отводя глаз от серой воды, и легли спать только за полночь.

Наступило утро, тревожный сон оборвался сразу. Роза Сарона шепнула что-то матери.

Мать кивнула.

– Да, – сказала она. – Пора. – Потом повернулась к мужчинам, лежавшим на снятой с петель двери. – Мы уходим, – яростно сказала она, – будем искать, где повыше. Вы – хотите оставайтесь, хотите нет, а я заберу с собой Розу и ребятишек и уйду.

– Нельзя отсюда уходить, – слабо запротестовал отец.

– Хорошо. Тогда, может, вы донесете Розу до шоссе и вернетесь обратно? Дождя сейчас нет. Мы уходим.

– Хорошо. Мы тоже пойдем.

Эл сказал:

– Я не пойду, ма.

– Почему?

– Мы с Эгги…

Мать улыбнулась.

– Конечно, Эл, – сказала она. – Оставайся. Присмотришь тут за вещами. Вода спадет, мы вернемся. Скорее, пока нет дождя, – торопила она отца. – Вставай, Роза. Поищем, где посуше.

– Я сама пойду.

– Потом попробуешь, когда выберемся на дорогу. Ну, подставляй спину, па.

Отец спрыгнул в воду и стал там. Мать помогла Розе Сарона слезть и подвела ее к двери. Отец взял ее на руки, поднял как можно выше и, осторожно ступая по глубокой воде, обогнул вагон и пошел к шоссе. Там он спустил ее с рук и обнял за плечи. Дядя Джон шел за ними следом, неся Руфь. Мать соскользнула в воду, и платье вздулось вокруг нее пузырем.

– Уинфилд, садись ко мне на плечи. Эл, вода спадет, мы вернемся. Эл… – Она помолчала. – Если… если придет Том… скажи ему, что мы вернемся. Скажи, чтобы поосторожнее был. Уинфилд, садись на плечи… вот так. Не болтай ногами.

Пошатываясь из стороны в сторону, она пошла по глубокой – по грудь – воде. Мужчины помогли ей взобраться на дорожную насыпь и приняли от нее Уинфилда.

Они стояли на шоссе, глядя назад, на красные квадраты товарных вагонов, на грузовики и легковые машины, залитые медленно колыхавшейся водой. И дождь пошел снова, но легкий, моросящий.

– Пойдемте, – сказала мать. – Роза, ты сможешь идти сама?

– Голова немного кружится, – ответила Роза Сарона. – И такая ломота во всем теле, будто меня избили.