Джон Стейнбек - Гроздья гнева

Дядя Джон из последних сил шагнул вперед.

– Не знаю, что это со мной, – извиняющимся тоном пробормотал он. – Ноги подкосились. Подкосились, и все тут. – Отец вел его к вагону, поддерживая за локоть.

Когда плотину смыло, Эл повернулся и бросился наутек. Бежать было трудно. Когда он добрался до машины, вода достигла ему до икр. Он сорвал брезент с капота и одним прыжком вскочил в кабину. Он нажал кнопку стартера. Самопуск сделал несколько оборотов, но бендикс не вращался. Эл выключил зажигание. Аккумуляторная батарея все медленнее и медленнее вращала подмокший стартер, двигатель молчал. Еще несколько оборотов – все медленнее и медленнее, Эл поставил зажигание на самое раннее. Он нащупал заводную ручку под сиденьем и выскочил из кабины. Вода уже заливала подножку. Он подбежал к радиатору. Картер мотора был под водой. Не помня себя, Эл приладил ручку и сделал несколько оборотов, разбрызгивая медленно прибывавшую воду. И наконец эта лихорадка кончилась. Эл выпрямился. Двигатель залило водой, батарея отсырела. В стороне, где было чуть повыше, пофыркивали моторы двух машин с зажженными фарами. Колеса увязали все глубже и глубже, буксуя в грязи, и наконец водители выключили моторы и так и остались сидеть в кабинах, молча глядя на лучи фар, падавшие на дорогу. А дождь белыми полосами перечеркивал их свет. Эл медленно обошел грузовик и выключил зажигание.

Добравшись до вагона, отец увидел, что нижний конец доски плавает в воде. Он втиснул ее каблуком в грязь.

– Ну как, Джон, взойдешь сам? – спросил он.

– Ничего, взойду. Иди вперед.

Отец осторожно поднялся по доске и пролез в узкую дверную щель. Фитили у фонаря и лампы были низко прикручены. Мать сидела на матраце рядом с Розой Сарона и обмахивала ее куском картонки. Миссис Уэйнрайт совала сухие ветки в печку, и густой дым, выбивавшийся из-под конфорки, разносил по вагону запах чего-то горелого. Когда отец вошел, мать взглянула на него и тут же опустила глаза.

– Ну… как она? – спросил отец.

Мать не подняла головы.

– Да будто ничего. Спит.

Воздух в вагоне был удушливый и спертый. Дядя Джон с трудом пролез в дверь и прислонился к стенке вагона. Миссис Уэйнрайт бросила топить печку и подошла к отцу. Она тронула его за локоть и поманила за собой. Потом подняла фонарь с полу и осветила им ящик из-под яблок, стоявший в углу. В ящике на газете лежало посиневшее, сморщенное тельце.

– Ни разу и не дохнул, – тихо проговорила миссис Уэйнрайт. – Мертвый.

Дядя Джон повернулся и, устало волоча ноги, пошел в темный угол вагона. Теперь дождь стучал по крыше тихо, так тихо, что все слышали усталые всхлипывания дяди Джона, доносившиеся из темноты.

Отец посмотрел на миссис Уэйнрайт, взял фонарь у нее из рук и поставил его на пол. Руфь и Уинфилд спали рядом, прикрыв руками глаза от света.

Отец медленно подошел к матрацу, на котором лежала Роза Сарона, хотел присесть на корточки, но уставшие ноги не послушались его. Он стал на колени. Мать все помахивала картонкой. Она взглянула на отца, и глаза у нее были широко открытые, взгляд застывший, как у лунатика.

Отец сказал:

– Мы… все сделали… все, что могли.

– Я знаю.

– Мы работали всю ночь. А дерево упало и снесло нашу плотину.

– Я знаю.

– Слышишь? Под вагоном вода.

– Я знаю. Я все слышала.

– Выживет она?

– Не знаю.

– Может, мы… не все сделали, что было нужно?

Губы у матери были сухие и бескровные.

– Нет. У нас выбора не было… мы всегда делали то, что приходилось делать.

– Мы там чуть не до беспамятства работали… и вдруг надо же – дерево… – Мать посмотрела на потолок и снова опустила голову. Отец продолжал, словно он был не в силах молчать. – Может, еще выше поднимется. Вагон зальет.

– Я знаю.

– Ты все знаешь.

Она молчала, а картонка у нее в руке медленно ходила взад и вперед.

– Может, мы в чем-нибудь ошиблись? – снова заговорил отец. – Чего-нибудь не сделали?

Мать как-то странно посмотрела на него. Ее бескровные губы улыбнулись задумчивой, сострадательной улыбкой.

– Ты ни в чем не виноват. Перестань. Все обойдется. Сейчас все меняется… повсюду.

– Может, надо уезжать?.. Затопит.

– Придет время – уедем. Что надо будет сделать, то мы и сделаем. А теперь помолчи. Как бы не разбудить ее.

Миссис Уэйнрайт ломала ветки и подсовывала их в огонь, над которым вставал густой едкий дым.

Снаружи послышался чей-то злобный голос:

– Я сам с этой сволочью поговорю!

И вслед за тем голос Эла у самой двери: