Наталья Нестерова - Стать огнем

— Полагаю, что смогла бы вас подготовить для сдачи экзаменов, как бы в подтверждение вашей квалификации, ввиду отсутствия дубликатов из так называемого медицинского образовательного учреждения, которое вы якобы закончили. — Ольга Ивановна говорила витиевато, сама удивляясь своему порыву.

— Ой, спасибо вам благодарственное! — Анна Еремеевна выскочила из-за стола и поклонилась в пояс.

Они вместе пили чай в своей хате, что случалось редко, поскольку приходилось по очереди дежурить.

— Все-таки доктора — самые лучшие люди на свете, — заключила Анна Еремеевна, возвращаясь за стол.

— Вы полагаете? Скольких вы видели?..

— Достаточно. Василий Кузьмич, доктор в Курске и его Мария Егоровна, ох, непростая тетка, и вы, конечно. Хорошо бы мне успеть документ получить, пока Максимка за мной не приехал.

«Бедная девушка, — пожалела ее мысленно Ольга Ивановна, — верит, что за ней примчится любимый, каким-то волшебным образом узнавший ее адрес».

Весной, когда с новой силой развернулась кампания раскулачивания, обеим стало ясно, что нужно сидеть тише воды и ниже травы. Ольга Ивановна отговорила слать весточки на родину — опасно, пострадает не только сама, но и адресаты. До Нюрани стала доходить роковая безысходность ее положения, забрезжило сознание того, что она никогда больше не увидит Максимку. Нюраня гнала эти подозрения. Она каждую ночь, засыпая, разговаривала с любимым. Вечером тоскливо, но ведь днем так интересно! Нет ничего завлекательней, чем лечить людей и каждый день узнавать, как их лечить правильно.

Нюраня впервые увидела, как цветут деревья, — сначала жардельки (дикие абрикосы), потом вишня — листьев практически нет, а ветки усыпаны мелким нежным подвенечным цветом, следом яблони — у них цвет крупнее, мясистее, розово-белый… Подойдешь, вдохнешь запах дурманящий, рассмотришь — что ни цветочек, то произведение.

— Ольга Ивановна! — восхитилась однажды Нюраня. — Это же какое-то райское великолепие!

— Да, весеннее цветение прекрасно.

— Не понимаю я. Весна ранняя, почвы жирные. Почему люди-то нищие? На детей голодных, вспухших, без слез смотреть нельзя. Жрут какую-то гадость. И на такой-то земле и в этом климате?

— Боюсь, что на экономические, они же политические, вопросы я вам не отвечу. Знаю только, что ими лучше не задаваться.

— Степан, братка старший, ответил бы. Он у нас большак и председатель коммуны. Петр, второй брат, как бы умом тронутый, но очень даже сообразительный, в шахматы всех обыгрывает. Марфа и Парася — такие замечательные! А тятя мой! Василий Кузьмич говорил, что он гений в дереве, как Пушкин и граф Толстой в стихах.

— Граф Толстой стихов не писал. Вы плачете? Признаться, я слез не люблю. Или прекратите, или отправляйтесь к себе в комнату душу терзать. Все в руках Божьих.

— Да почему же? — вытерла щеки Анна Еремеевна. — Зачем к Богу взывать, когда сами при разуме и силах? И вообще Бога нет.

— Подчас мне тоже так кажется.

Анна Еремеевна разбила большой огород с грядками овощей, засадила несколько десятин картофеля. Точнее, все это сделали Евдокия с Николаем под руководством Анны Еремеевны.

Ольга Ивановна вела прием больных, а в открытое окно вносился молодой звонкий голос:

— Это почему Орлик под плугом ходить не может? Он конь! И жизнь его рабочая, ему радость в труде! Не то что… Дуся! Родимец тебя расшиби! Всё бы тебе хлюздить! Убери рассаду с солнца! Я над ней три месяца хлопотала. Дядя Николай, как ты с ней живешь? Порол бы жену, что ли. Мне на прием надо, помочь Ольге Ивановне, некогда лясы точить. Да, чуть не забыла. Я про цыплят и двух несушек договорилась. Стройте курятник. Через пару месяцев сможем детишек хворых подкармливать. Вы люди или чурки? Где ваша совесть смотреть на рахитов? Эх, хорошо бы кабанчиков, теля или корову… Как можно в деревне без коровы?

Пока Нюраня пряталась у Камышиных, Марфа боялась выходить из дома, сторожила девушку. Поэтому разузнать, куда угнали отца, она уговорила Петра. Тот всегда сторонился общения с чужими людьми, от смущения гыгыкал, смотрел в землю, дурашливо лыбился и производил впечатление недоумка. Если же возникала необходимость задавать вопросы, Петр совершенно терялся, экал, мэкал, и его лицо — высокого сильного мужика, плечи саженью мерить — приобретало выражение детской беспомощности.

Выросший около материнской юбки, Петр жил теперь по указке Марфы. Но, как и в случае с матерью, его покорность касалась только выполнения приказов, связанных с физическим трудом. Принудить Петра сходить в контору за справкой или даже на рынок купить продукты никакими угрозами-криками было нельзя.