Роберт Най - Миссис Шекспир. Полное собрание сочинений

Так мистер Шекспир, он в огонь свалился.

Совсем немного времени прошло с тех пор, как она своего деда приняла за своего дальным-дальнего отца, как вдруг Сусанна моя приходит опечаленная, что, мол, на дворе туман.

А тумана никакого и в помине не было.

Стоял июнь, был ясным ясный день.

Ну, тут уж я ей завела очки.

Мы их на Тиддингтонской ярмарке приобрели.

В три фартинга мне стали.

Теперь-то у ней очки куда подороже, горный хрусталь, в тонкой золотой оправе, муж ей в Бристоле справил.

Джон ее зовет «моя сивилла», когда она в очках.

Пишу эти слова бесподобным гусиным пером, прежде мужним.

Кончик наточенный, острый, перо ласкает щеку.

У меня на будущее целый пучок гусиных перьев припасен, и в чернильнице полно черных чернил самого наилучшего качества. Мистер Шекспир вечно с чернилами возился, их составлял, намешивал, орешковые, купоросные.

Вот бы он подивился, узнавши, на что они сгодились его жене!

У меня и песочница отличная имеется, бумагу посыпать, в виде королевы из шахмат.

Джон Холл, мой зять, он медицинский доктор.

Прекрасный лекарь, доктор Холл, и в вере тверд, не путаник.

Больные у него на шестьдесят миль по всей округе.

На ослике он ездит.

Графу Нортгемтону он облегчил плеврит, а графиню его водяночную, ту окончательно вылечил.

Но видно, к Джону моему прекрасному и к его врачбе мне лучше в другой раз возвратиться.

Нынче мое перо не в силах описать все его совершенства.

Нынче под моим пером выйдут и лебеди, как гуси…

Но вот что они делают, писатели, когда чересчур поздно что припомнят?

Я так думаю, возвернутся назад, да и перепашут то, что настрочили.

Уж они прибавят, уж они вычтут.

Одним словом, перелопатят то, что сами же и рассказали.

Едва ли я здесь позволю себе подобное.

Во-первых, у меня такие гладкие, такие палевые страницы.

Что ж кляксы-то на них сажать, вымарывать, между строк словечки втискивать, потом не разберешь.

А во-вторых, нечестность, если рассудить, она себе дороже (хоть и не больно честная та женщина, которая только из-за такого рассуждения честна), и, по-моему, куда честней мои мысли вам сообщать тогда же, когда они ко мне придут.

Стану вымарывать да подправлять, вы небось подумаете, будто я свои суждения переменила.

А я в сужденьях постоянна.

Сплеча не рублю, спрохвала не крою да не перекраиваю.

Первые слова — самые лучшие слова.

И, стало быть, как вспомню — упустила что-то, надо бы вставить, тут же и вставлю в том самом месте, тогда же, когда на ум пришло.

Ну, а нескладно выйдет — прощенья просим.

Вы уж простите меня, будьте так любезны. А не простите, и поделом мне, и на том спасибо.

Вот как оно будет в моей книге.

Зато вы будете покойны, что я вам правду говорю, что рассказываю, как все со мною было.

А к чему я вам это говорю, к чему своими рассуждениями вас потчую, своими правилами — так-сяк, мол, следует писать, — да все к тому, что утром нынче кое-что еще я вспомнила про чаек, в тот понедельник, в Лондоне, в апреле, перед тридцатым деньрожденьем мистера Шекспира.

Ну, а теперь — можно я добавлю, что эти чайки, мое зрелое размышление такое, орали что-то, как будто слово, покуда одна не сообразила облегчиться своей белой дрянью на голову мистера Шекспира?

«Шекспир! — визжали те чайки на лету. — Шекспир! Вильям Шекспир!»

Вот только что смотрела, как два мужика в конюшне навоз кидали.

Пар шел от навоза, который был с соломой вперемешку навален промеж стойл, на каменном полу.

И от самих от мужиков шел пар.

Вилами они работали.

Полные вилы наберут и валят в тачку.

Который помоложе, он через плечо навоз кидал. Беспечный такой, уверенный. Только запястком шелохнет, и всё.

А на запястке золотые волоски.

С виду мокрые и темные, и кучерявились те золотые волоски.

Ресницы от пыли крапчатые, светло-золотые.

Навоз тоже золотом блестел, когда его он ворошил.

Старший, тот был старательней и больше наработал.

Ну да, ясное дело, а сейчас только и стукнуло: тот день необычайный — был понедельник.

Если Сусанна моя лебедушка, то Юдифь у меня гусыня.

Юдифь — моя меньшая.

В 1585 году она родилась, так что теперь ей тридцать восемь, на два годочка младше своей сестры, хотя с виду даже и постарше.

Юдифь, конечно, тоже имя из другой книги апокрифов. Героиня, своею жизнью рисковала в шатре у Олоферна, это был генерал Навуходоносора, — чтоб земляков своих спасти. И Юдифь отрезала этому ассирийцу голову, и тогда земляки кинулись на захватчиков и разгромили их в великой битве [11] Своеобразно, но в целом верно передана суть событий, описанных в Книге Иудифи, 2–13. В русской Библии эта книга неканоническая, в английскую Библию не включена, и миссис Шекспир права, называя ее апокрифом. .