Серо Ханзадян: Царица Армянская

— Девиц для меня приготовил? — спросил Каранни.

— Девиц? — растерянно осклабился Урси Айрук. — Да... Конечно. Наши

храмы...

— Ну что ж, ладно хоть храмовых блудниц мне предлагаешь, — засмеялся

Каранни, обрывая его на полуслове. — А своих юных прелестниц небось

подальше упрятал, старый бык!

Обхватив голову Урси Айрука сильными ручищами, Каранни окунул его в

воду и, сильно ударив кулаком в висок, отпустил. Тот раза два всплыл над

водой и исчез совсем. Каш Бихуни подмигнул царевичу: мол, правильно

поступил.

Урси Айрука с трудом разыскали и вытащили из воды. Он был уже

бездыханным.

Каранни как бы в досаде всадил в землю меч и воскликнул:

— Какая беда приключилась, а, люди?! Затмилось мое солнце! Я потерял

своего хорошего друга, увы...

Сопровождающие его родоначальники принялись наперебой утешать

престолонаследника... И Каш Бихуни умильно изрек:

— Такова воля богини Цовинар, мой повелитель! Что тут можно

поделать...

Утопленника подняли на колесницу, обложили его оружием, цветами,

зелеными ветками и повезли в Дзюнкерт. У самых ворот Каранни спешился.

«Мой отец относился с терпимостью к смутьяну Урси Айруку. Но тому это было

только во вред...»

Каранни оборвал свои размышления и приказал всем, кто его

сопровождал, прикрепить к знаменам черные ленты.

Траурное шествие обрастало народом. Тут уже были все жены и наложницы

Урси Айрука, его сыновья и дочери. Плач и причитания делались все громче и

громче.

А царевич тем временем высматривал в толпе юношей, намереваясь

пообещать каждому, кто пойдет к нему воином, трех невольников и надел

поливной земли.

* * *

Урси Айрука похоронили с почестями. Даже Каранни сказал прощальное

слово. Верховный военачальник Каш Бихуни мысленно торжествовал, что вот-де

будет у Страны Армянской суровый и сильный царь.

После поминок Каранни уединился с Каш Бихуни. Пантерой метался он по

комнате из конца в конец.

— Никому ничего не прощу! Пусть хоть под семью замками скрывают свою

непокорность, от меня ничего не упрячешь. Каждому смутьяну не миновать

кары моего небесного покровителя.

— Похвальна твоя решимость, царевич, — сказал Каш Бихуни. — Тот, кто

слишком добр с подвластными себе, не может быть царем.

— Как считаешь, кого из отпрысков умершего назначить

родоначальником? — спросил Каранни.

Каш Бихуни, смиренно сложив руки на груди, напомнил:

— Но ведь родоначальника избирает его племя и его воинство...

Каранни так и взвился.

— Что, что?! — воскликнул он.

— Но это принято. Так было во времена твоих дедов, то же и теперь,

при твоем отце. Обычай свят.

— Так было, но больше не будет! — срываясь на крик, бросил Каранни. —

Не должно так быть. Моя отныне воля решать. Только моя! Вот так-то!..

И он снова заметался по комнате.

— Что за порядок, мой бог Мажан-Арамазд! Почему все считают, что они

вправе советовать мне, вмешиваться в мои дела — и чернь, и жрецы, и воины?

Почему?!

Каш Бихуни закашлялся.

— Боги должны вытравить из памяти людей имя Урси Айрука и весь его

род извести. И корень его, и все потомство — все должны обратиться в прах!

И немедля! — Каранни вплотную подступил к Каш Бихуни: — Ты не ответил на

мой вопрос.

— А что я могу сказать, божественный? Ты владыка страны во все четыре

конца света... Старший сын Урси Айрука не ладил с отцом...

— Позови его!

Верховный военачальник вышел. Каранни исподлобья глянул ему вслед и

раздраженно подумал: «Хорошо бы, коли страна была моею во все четыре конца

света. Но до этого пока далеко... Дух Мурсилиса еще не изгнан из владений

моих предков, из земель Тегарама и Торгома, к тому же надо добиться, чтобы

и митаниец Тушратта возвратил нам наши владения Хубушкук и Нижнюю

Наири...»

Каш Бихуни ввел старшего сына покойного Урси Айрука, высокорослого

широкоплечего юношу. Каранни испытующе поглядел на него, позволил пасть на

колени и облобызать ему ноги. Подумалось: «Хоть и в трауре этот дикий

кабаненок, но рад, что родитель отошел в мир иной».

— Печально! — произнес он вслух. — Бог смерти забрал твоего отца

волею грозной Цовинар. Ничего не поделаешь. Твое имя Урси Айрук!..

— Это имя моего отца, государь, — проговорил распростертый у ног

властителя юноша.

— И твое тоже. По праву любви, которую я питал к твоему отцу, и по

своей воле я передаю тебе отары его овец, все его стада и пастбища, его