Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть

Камилл, не снимая одежды, лег навзничь на расстеленный поверх сухого прошлогоднего сена старый тулуп и долго лежал, не укрываясь, очарованный ночным крымским небом. Хозяева задули керосиновую лампу, светившуюся в окне, и теперь ни единый луч света от земных источников не мешал человеческому глазу созерцать великолепное звездное зрелище. Безусловно, ночное небо в исхоженных Камиллом горах Памира и Тян-Шаня, было такое же, а то и более полнозвездное. Но здесь было свое, родное небо, небо, которое созерцали многие поколения предков рода Камиллова, возлежали ли они на шелковом ложе или на брошенной на траву шкуре, пересекали ли они земли Полуострова на запряженной медленными волами телеге или в роскошном паланкине.

…Утром хозяйка подала на завтрак мясную поджарку с вечернего стола, а еще и свежего творожку со сметаной.

- А то оставайся еще. Одарка на полдник творожных вареников наделает, - соблазнял Иван гостя. Но гость, хоть и большой любитель вареников, уже собрался в путь.

- Спасибо, Иван, за постой и за харч. Сколько я тебе должен? – Камилл уже поблагодарил хозяйку, пожал руку пацану Сашке и собирался расплатиться с хозяином, вышедшим с ним за ворота.

- Не, оставь. Ты ж у меня в гостях.

- Иван…- Камилл понимал, что у хуторянина мало возможностей заработать денег.

- Все, я сказал! – сурово произнес Иван, давая знать, что разговор закончен, и Камилл протянул, прощаясь, руку гостеприимному хозяину, зная, что еще найдет время и завернет в эту степную глушь с гостинцами.

Травы вокруг, успевшие уже выбросить колоски и метелки, были, однако, молоды, шелковисты, податливы поглаживаниям легкого ветерка. Алые маки собрались большими группами, покачиваясь, обменивались впечатлениями. Некоторые представители этого красноголового племени, любители уединения, разбежались по полю, внеся на большое светлозеленое полотно оживляющие штрихи ярких иноцветных пятен. У продолговатых земляных холмиков – то ли останков давних татарских поселений, то ли окопных брустверов последней войны – тесно росли густофиолетовые столбики каких-то незнакомых Камиллу соцветий. Желтые первоцветы уже отошли, но немногочисленными семейками стояли, выставив напоказ свое светлое золото, другие, летние цветы на жестких стеблях. У небольших груд камней, также неведомого Камиллу происхождения, выделялись темной зеленью округлые листья лопухов.

Камилл вспомнил, как в детстве он любил лечь на землю и наблюдать жизнь обитателей трав. И сейчас он присел на корточки, всматриваясь в отдельные стебельки, в одиночные цветки. Вот скрывающаяся в собственном веретенообразном белом домике улитка взобралась к самым щетинкам колоска, своей тяжестью согнув в дугу тонкую зеленую трубочку стебелька, и какой-то жучок, с расписанной разноцветными узорами спинкой, уже с пристрастием присматривается к колоску, обычно витающему где-то на большой высоте над обитателем прикорневой зоны степной растительности. Зеленый кузнечик с черными усами разместился на черном дне красной чашечки мака – присел ли полюбоваться гранеными тычинками, дурманит ли себя маковой росой? И сосредоточенно бегают между трав муравьи, черные и желтые.

С беспричинным вроде бы, счастливым смехом Камилл лег на спину и обратил взгляд на раскинувшееся над крымской степью бирюзовое небо, небо цвета национального знамени крымских татар. Бескрайнее небо, бескрайняя степь, а между ними насыщенный эманациями крымской земли воздух - самый чистый, самый сладкий, исцеляющий телесные и душевные недуги воздух!

Он уже и прежде посещал город, из которого его депортировали в сорок четвертом, заходил в тот самый двор, проходил под окнами веранды, вспоминая в деталях ту ночь, когда под ногами скрипел мокрый от прошедшего дождя песок, и он, десятилетний, шел, держа за руку младшую кузину, к воротам, где ждал их грузовик, чтобы вывезти неизвестно на какие муки - то ли под свинцовые струи армейских пулеметов, то ли под щелчки чекистских пистолетов. Оказалось – везли на медленную гибель от голода и болезней в далекие края, на земли с другим вкусом воды, с другим запахом воздуха. Маленькая кузина, красивая пятилетняя девочка, умерла первой. Потом умерли другие…

- Это ты, Россия, убила моих братишек и сестренок. Зачем ты это сделала, Россия?

И в этот раз он посетил двор, из которого его вывозили в ссылку, побывал также в том доме, где жил до войны и где в квартире единственных оставшихся с той поры соседей ночевал в предыдущие свои посещения родного города. Теперь и этих соседей уже не было – старшие умерли, а молодые переехали в другие края. Только к вечеру пришел он устраиваться в четырехэтажную гостиницу, расположенную в центре Симферополя на месте каких-то снесенных домов – Камилл, старожил города, не знавал прежде здесь такого здания. Сидевшая за стеклянной перегородкой служащая гостиницы дала ему два квиточка, которые Камилл заполнил и отдал ей вместе со своим паспортом. Женщина несколько секунд молча глядела в паспорт клиента, потом, не поднимая головы, вернула его: