Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть

- А чего ее не пить-то? - бодро и приноровясь к говору хуторянина ответил Камилл, который не был таким уж любителем выпить, кроме как по случаю и с друзьями. Сейчас хотелось дербалызнуть - по причине смуты душевной.

Застолье прошло не шумно, но достойно. Мужчины пили за каждого из присутствующих, за ближних, за Крым и за то, чтобы не было войны. Закуска была вкусна и обильна, поэтому хмель не брал. Уже можно бы и не наливать, но засоленные в дубовой бочке по татарскому рецепту помидоры и огурцы очень уж хороши были, и пили уже под незамысловатое:

- Ну, давай! Будем!

Потом потянуло вздремнуть, пристроились тут же под вишнями, на сене, а Одарка заботливо подсунула им под щеки сложенные вязаные телогрейки.

Проснулись подгулявшие часа через два, прошлись по огороду и уселись на пригорке под черемухой покурить.

А небо, между тем, затянуло серыми тучами, только на далеком, видимом с пригорка горизонте, еще голубела полоса.

- Заходите до хаты! Мабуть гроза буде, вон яка хмара! – окликнула мужчин хозяйка, когда на полностью затянувшемся горизонте замелькали отблески далеких беззвучных молний.

Зашуршало где-то не близко, потом накативший ветряной вал обрушился на бугор, где росли кусты черемухи, скатился с него на ячменное поле, катком пронесся по колосьям, пригнув их к самой земле, и вдруг наступила тишина. Стало стремительно темнеть - это тот самый ветряной вал взмыл под небеса и своей возросшей мощью нагромоздил друг на друга облачные пласты, в которых застревал солнечный свет. Над затихшей степью вдруг завился легкий ветерок, принесший какие-то белые пушинки, и округу наполнил особый предгрозовой аромат, знакомый Камиллу еще с детства и который он никак не мог сопоставить с запахами цветов и трав крымской земли - то была, должно быть, усложненная смесь этих цветочных ароматов, разбавленная с испарениями почвы, уже где-то политой небесной влагой, и, главное, с добавками озона и еще других, рожденных небесным электричеством молекул.

Недолго невинный ветерок оставался хозяином пространства между тяжело нависшими тучами и землей. Пришло первое холодное дуновение, потом движение воздуха на несколько секунд полностью прекратилось. С неба стали падать редкие, но крупные капли, как признак неизбежности ливня. Камилл и хозяин, со смехом подгоняя друг друга, поспешили под навес. Миновало еще две-три минуты, сверкнула молния, ужасающий треск грома заставил людей вскрикнуть, и внезапно все пространство оказалось пронизанным плотными ливневыми потоками, которые прижали насыщенный ароматами приземной воздух к грунту, загнали его в поры чернозема, тем самым облагораживая почву и увеличивая ее плодородную силу.

Шум низвергающейся небесной воды не мог заглушить раскаты громов, которые следовали друг за другом без передышки, но которые уже не тревожили сидящих под навесом мужчин, а, напротив, рождали в их душах необъяснимое веселье. Только тетка Одарка притулилась, напуганная, в сторонке и, мелко крестясь, беззвучно шептала молитву. Пацаненок Митька поглядел на бабку и, отойдя от нее, сел рядом с дедом, реагируя на каждый особо яркий блеск молнии и удар грома нервным хихиканьем.

Гроза длилась еще полчаса и поднадоела скрывающимся от нее под навесом людям. Даже тетка Одарка перестала бояться и занялась чем-то по хозяйству.

- Хорошо ты дом поставил, на отдельном бугре, - произнес Камилл, глядя, как дождевая вода стекает с наклонного притоптанного двора. – Глядеть приятно, как потоки дождевой воды протекают ниже плетня.

- Да, но огород сильно затопило, - огорченно заметил хозяин.

Дождь прекратился, тучи отплыли на восток, горячее уже крымское солнце быстро высушило двор. Но деревья и кусты еще долго хранили дождевую воду, которая при порывах ветерка мелкими каплями падала на землю – будто кто-то горсть пшена разбрасывал.

День клонился к вечеру, да и трава в степи была сильно мокра. Поэтому Камилл остался ночевать на хуторе. До сна еще выпили и закусили, потом хозяйка постлала гостю постель на лавке в хате, но Камилл выказал желание спать на сеновале, благо, что на степь, остывшую во время грозы, накатил под вечер теплый воздух.

- Одарка, дай гостю тулуп и одеяло, - велел Иван жене.

Гость и хозяин, прихватив грузный овчинный тулуп и набитое овечьей же шерстью стеганое одеяло, вышли во двор.

- Лягай на телегу, я сухого сена подложу, - сказал Иван. – Я и сам люблю на звезды поглядеть перед сном, - добавил он.