Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть

Заглянув в заинтересованные глаза не произнесшего, однако, ни единого слова Валентина, более непосредственный Камилл предложил опорожнить по паре бутылок пивка и убедиться, что вкус свежеотвареных сосисок столь же хорош, как и испускаемый ими аромат.

- Почему бы и нет, - не стал возражать Валентин. – Управимся и пойдем на следующий сеанс.

И пиво было отменным, и сосиски с тушеной капустой шли под него замечательно. Разговор шел на всякие незначительные темы. Потом конкретизировались на знакомых и малознакомых девушках, наконец, как положено на Руси, перешли к легкому разговору о политике.

-Да, кстати, мне сегодня вечером принесут статью одного физика, академика Сахарова. Самиздатовскую рукопись, конечно, - Валентин отковырнул о металлический край столика крышку с очередной бутылки.

- А-а, знаю…

- Откуда ты знаешь? «Размышления о прогрессе и об интеллектуальной свободе» называется, антикоммунистическая…

- По Би-би-си или по «Голосу» слышал. – Камилл допил пиво из стакана. – А ты, я вижу, все еще не слушаешь вражьи голоса…

- Я из первоисточников информацию получаю.

- О-о!

- Да, вот так.

- А о событиях в Чехословакии тебе сам Дубчек сообщает?

- Ага, он. И ты кое-что добавляешь.

- Пора мне подарить тебе «Спидолу», черт возьми!

- Я не против. А пока что завтра с утра приходи, расскажешь вражьи новости и получишь рукопись, но только до послезавтрашнего дня, строго.

- Я тебя когда-нибудь подводил? Авторханова даже не дочитал.

- У тебя же целая ночь была! – Валентин наполнял стаканы, сосредоточенно дожидаясь, пока осядет пена.

- Ты очкарик, тебе легче. А у меня к рассвету глаза уже отказали. Шрифт идиотский, мелкий, да и фотокопия отвратительная, - заметил Камилл.

- Эх, если бы иметь доступ к копировальному аппарату, - отреагировал Валентин на это замечание. - У вас в институте тоже такой есть, наверное?

- Есть. Ксерокс называется.

- Ага. У нас контроль за этим ксероксом невероятный. Заведует им один мудак, явно из кагебешников. Порнографию за денежки размножает, а с антисоветчиной к нему идти не стоит.

- И деньги возьмет, и продаст, - недобро засмеялся Камилл.

- Ага. Но аппарат удивительный! – восторженно воскликнул Валентин.

Камилл задумчиво жевал смазанную горчицей сосиску.

- Вот что, - произнес он, запив последний кусок последним стаканом пива. – Я у тебя возьму с утра рукопись этого Сахарова и попробую у себя размножить. У нас на ксероксе девица, у меня с ней хорошие отношения.

- Дерешь ты ее нещадно, так и скажи…

- Нет, ничего подобного. Однако влюблена. Но я не могу всех обслуживать, тем более вспомогательный контингент.

- Ну, циник! Ладно. Так сможешь хотя бы два новых экземпляра сделать? Это важно!

- Постараюсь.

Камилл бумажной салфеткой вытирал губы, с сожалением глядя на опустевшую бумажную тарелочку. Валентин поймал его взгляд.

- Может, повторим?

- Почему бы и нет? - произнес Камилл любимую фразу Валентина под его одобрительный смех.

Для орошения порций сосисок с капустой понадобилось по две очередных бутылок холодного «Жигулевского» на брата, потому что жара набирала силу, и кто знает, чего ожидать к полудню.

До начала очередного сеанса оставалось минут тридцать, и молодые мужчины, имевшие намерение, как уже было сказано, с утра после небольшой культурной разрядки идти в родную «Ленинку», поспешили к кинотеатру, немножечко комплексуя по поводу потерянного времени. Каково же было их удивление, когда оказалось, что на этом очередном сеансе вместо ожидаемого советского детектива будет демонстрироваться двухсерийная американская версия «Войны и мира» с Одри Хепберн.

- Одри Хепберн! - одновременно воскликнули ученые мужи, глядя друг на друга с несколько преувеличенным выражением восторга и умиления, долженствующим обоюдно доказать, что такое везение вряд ли еще когда-нибудь может выпасть на их долю. Ни один из этих лицемеров не заикнулся, что ко времени окончания этого двойного сеанса впору будет уже не идти в библиотеку, а возвращаться из нее.

Когда через четыре часа ублаготворенные Валентин и Камилл вышли из темного кинозала на залитую ярким солнечным светом улицу, тени от тополей удлинились и как огромные с размытыми контурами стрелки, указывали в сторону, противоположную от научных залов известной на весь мир Библиотеки.

- Очень пить хочется, - произнес Валентин.

- Знаешь, - проникновенно сказал Камилл, - от «Жигулевского» всегда потом пить хочется. Ты не замечал?