Михаил Попов - Цитадель тамплиеров

Подскочили рыцари королевской свиты. Свалка была короткая. Сарацины ретировались.

Лагерь встретил короля и Великого магистра изъявлениями восторга. В успехе у ручья всем хотелось видеть предзнаменование будущих побед. Взять верх в такого рода стычке перед боем считалось хорошей приметой.

— Граф, — сказал Гюи, — прошу вас отобедать со мною.

— Я благодарен вам за приглашение, Ваше величество, но время ли для обедов?

— Это будет обед в вашу честь, великий провизор и маркиз Монферратский на него приглашены. Все должны узнать о вашем подвиге.

— Мне кажется, вы преувеличиваете мою заслугу, — искренне сказал де Ридфор.

— Когда бы не ваша расторопность, одним королем стало бы меньше, клянусь копьем святого Георгия.

В своем шатре Великий магистр нашел де Труа.

— Что-то случилось? — спросил де Ридфор. — Новости из пыточного поезда?

— Да. Нашелся лазутчик из лагеря Саладина. Де Ридфор оторвался от кувшина с вином, к которому жадно припал, сняв доспехи.

— Скажите, сударь, сколько же человек вы мне изувечили в поезде?

— Двенадцать.

— Выходит, каждый двенадцатый у нас в войске — сарацинский шпион?.. Что рассказал этот, когда вы ему поджарили пятки?

— Оказывается, султан ждет армию из Египта. Ее ведет Ширкух. Через десять дней они будут под Хиттином.

Де Ридфор помрачнел:

— Мы выставили против него заслон.

— Ширкух обманул комтура и обошел Аскалон без боя.

— Это, может быть, козни монаха?

— Почему бы и нет. Он мог отправиться с нами, чтобы отвлечь внимание от других. Перепелка притворяется раненой, уводя хищника от гнезда. Брат Гийом притворился присмиревшим…

— Перепелка в сутане, — рявкнул де Ридфор. — Там куча монахов. Может, он и не перепелка, в том смысле, что не главный.

Де Труа поправил свою перевязь с мечом.

— Не думаю, что мы сейчас должны думать об этом.

— Изъяснитесь!

— Мы слишком долго сидели на месте. Не пора ли выйти на поле боя? Если сегодня, а в крайнем случае, завтра не атакуем, то мы лишаемся шансов выиграть всё.

Де Ридфор обхватил голову ладонями.

— Вы предупреждали меня о катастрофических опасностях этой войны, теперь же советуете вести ее активно.

— Противоречия нет.

— Как же нет, когда есть!

Граф пробормотал португальское ругательство и перекрестился.

— Мы не зря искалечили дюжину этих несчастных, мессир, — сказал де Труа. — Иначе мы бы не выловили шпиона, и в скором времени Саладин и Ширкух раздавили бы нас, как нильские крокодилы давят своими челюстями молодых черепах.

Де Ридфор и сам подумал об этом.

— А что наш… поднадзорный?

— Его телега — в миртовой роще. Возле дежурят четверо крепких парней из вашей охраны. Они подчиняются только мне и, разумеется, вам. Даже приказание короля они не выполнят.

— Гюи звал меня к обеду, но боюсь, у него сегодня даже завтрак не получится, — задумчиво сказал граф и позвал мажордома.

— Слушаю, мессир, — вырос Карно.

— Немедленно пошлите приглашения Гюи Лузиньянскому, Конраду Монферратскому, графу де Бурже, барону де Бриссону, магистрам Калатравы и Компостеллы. Дело чрезвычайной важности, не терпящее отлагательств. Срочно — ко мне!

— Я могу остаться, мессир? — спросил де Труа.

— Извольте. Но это одеяние… — де Ридфор покрутил головой, — оно вызовет вопросы.

Де Труа снял шлем.

— Он мне уже не нужен. Я переоденусь.

Граф пожал плечами и громко велел принести вина. Второй кувшин он осушил уже медленнее. Спросил у гостя:

— Хотите?

— Нет, — улыбнулся тот и показал болтающуюся на поясе фляжку. — У меня питье, приготовленное по рецепту брата Гийома.

Граф де Ридфор захохотал. Поднеся чашу ко рту, спросил:

— Угадайте, кто прибудет сюда первым?

— Король Иерусалимский.

Великий магистр, не отрываясь, выпил до дна всю чашу и произнес:

— Нет. Первым заявится Гюи Лузиньянский.

Через десять минут начался экстренный военный совет.

Отправляясь на войну, маркиз Конрад Монферратский позаботился, чтобы его будущую жену охраняли как следует. Забот у охранников было немного. Принцесса почти не выходила из замка. Из ее спальни через балкон по изящно изогнутой лестнице можно было сойти в тенистый сад. Днем брат и сестрица прогуливались по расчищенным дорожкам. Свое свободное время, а другого и не было, принцесса делила между воспитанием Бодуэна и сочинением писем Конраду.

Писала она потому, что дала слово. Настоящей же ее страстью стал брат. Он безропотно сносил ее неутомимое внимание. Изабелла сама его будила и сама укладывала спать. Она бы и кормила его, как птица кормит птенцов, — из клюва в клюв. Между тем Бодуэну пошел пятнадцатый год, и он рано созрел, как созревают люди на юге. На подбородке пробился пушок, ночами его мучили эротические видения. Утром его простыни часто бывали мокры не от слез. Он жадно следил за служанками, когда они взбирались на лестницы. Они замечали это и хихикали по этому поводу. Однажды он столкнулся с одной из них, выносившей из комнаты нефритовую вазу, и ущипнул ее за сосок своими быстрыми подловатыми пальцами. Она вскрикнула, выронила дорогую вещь. На шум вышла принцесса. Бодуэн молча указал на служанку. Та пыталась оправдаться и показывала, куда ее ущипнул принц. Но ее высекли и прогнали, дабы не распускала груди.