Гурам Батиашвили - Человек из Вавилона

— Привет Абуласану! Надеемся, все в порядке?! — сдержанно, с некоторым почтением осведомился Джорджикисдзе.

— Похоже, войну начинаем, иначе зачем такая спешка! — с удовольствием опустился в кресло Парнавазисдзе.

— Читайте! — Абуласан протянул им послание Занкана.

— Что-нибудь случилось? — встревожился Габаон, беря письмо.

— Читайте, читайте!

Джорджикисдзе подошел к Габаону, и они оба уткнулись в послание.

— Чуть выше подними! — попросил один другого.

— Можно подумать, не видишь! — заартачился второй.

Парнавазисдзе не выдержал, поднялся с кресла, подошел к Габаону с другого бока и тоже принялся читать. В зале воцарилась тишина. Абуласан нервно ходил из угла в угол, потом вернулся к креслу и спросил:

— Что скажете? Как объяснить это послание?

Ответом ему было молчание.

— Ну что тебе сказать, Абуласан, — после раздумья как бы про себя проговорил Парнавазисдзе, — плохой из него вестник, — добавил он, устраиваясь в кресле.

— Вы должны помнить, — горячо начал Джорджикисдзе, — я с самого начала был против, не нравится мне этот Зорабабели, объясните, почему мы должны были посылать его? — Но ответа он не услышал. — Почему молчите, скажите наконец правду!

«Правду ему подавай, — думал Абуласан, — они полагают, что правда — это одинокое яблоко, висящее на дереве, и не ведают того, что у истины, как у плода фаната, масса зерен». А вслух произнес:

— Разве это главное в настоящий момент? Может быть, поговорим о том, что нам делать, что предпринять?

— А что мы можем предпринять? — спросил Габаон.

— Надо ответить Зорабабели — везти Боголюбского или нет.

— А мне кажется, сперва мы должны уяснить себе, зачем он написал это письмо! С какой целью? Что он задумал? — все так же страстно вопрошал Джорджикисдзе.

Это был тот вопрос, который мучил Абуласана с момента получения послания от Занкана. Он не знал на него ответа, поэтому внимательно смотрел на Джорджикисдзе. А тот умолк, словно язык проглотил.

— И все же почему, с какой целью прислал он это письмо? — спросил Габаон.

Джорджикисдзе продолжал хранить молчание. Он как бы раздумывал над своими же словами, мысленно спорил с собой. Наконец сказал:

— Может быть, потому, что… потому, что этот рос действительно предался бражничанью, тогда это будет предательством по отношению к царице, но может быть… — тут он сделал паузу, — может быть, верный человек Абуласана хочет сорвать нам это дело! — Он замолчал на какое-то время, а потом глаза его зажглись сумасшедшим огнем. — А не потому ли верный человек Абуласана написал это письмо, что сговорился с Саурмагом Павнели?! А Саурмаг Павнели…

— Нет, нет, это невозможно… — воскликнул Абуласан, вскакивая с кресла.

Джорджикисдзе сказал то, чего больше всего опасался Абуласан, что грызло его весь день, и он сам боялся признаться себе в этом. Абуласан нервно заходил по залу, но тут же сообразил, что своим волнением может вспугнуть приглашенных. Он опустился в кресло и подчеркнуто спокойно произнес:

— Нет, не думаю, чтобы это было так.

— А меня преследует совсем другая мысль, и, мне кажется, она очень важна, — негромко, как бы про себя проговорил Парнавазисдзе.

Все уставились на него. Убедившись, что Парнавазисдзе не спешит делиться своей догадкой, Габаон спросил:

— Что за мысль? Может быть, скажешь?

Парнавазисдзе не торопился с ответом. Абуласан уже намеревался подстегнуть его, как тот вновь как бы между прочим произнес:

— А что, если Зорабабели послал такое же письмо царице Тамар?!

Эти слова прозвучали для Абуласана как гром среди ясного неба. Он чуть не лишился дара речи.

— Что? Что ты сказал?! — только и смог выдавить он из себя.

— Кто из нас может убедить меня в том, что Занкан не посылал такого же письма нашей царице? — бесстрастно произнес Парнавазисдзе.

Абуласан оглядел своих гостей. Они не на шутку были встревожены.

— Скажи нам, Абуласан, способен ли твой доверенный на подобный поступок? — процедил сквозь зубы Джорджикисдзе.

Абуласан сделал вид, что не замечает его враждебности.

— Я знаю, он очень уважает царицу, — Абуласан обдумывал каждое свое слово, — он может осмелиться написать ей, но…

Никто не прерывал Абуласана, слушали молча, но, когда он запнулся, Джорджикисдзе снова подал голос:

— Как ты думаешь, он написал ей? Одно дело, мог бы, а другое — написал ли?

— Откуда мне знать, надо подумать.

— А я так скажу: ежели Занкан Зорабабели намерен сорвать это дело, он непременно напишет царице. А это значит, что мы проиграли. И не только проиграли… Ежели же он ничего ей не сообщил, значит, все поправимо.