Лариса Склярук - Плененная Иудея. Мгновения чужого времени (сборник)

Оставшись к этому времени почти без средств, он удачно поправил свое материальное положение, женившись на Терции.

Замуж в Риме выдавали рано. Порой даже в тринадцать лет. Во всяком случае, к восемнадцати годам обязательно, а не вышедшую к этому возрасту замуж девушку могли даже и продать как рабыню. Терции было значительно за восемнадцать.

Когда жених надел ей на четвертый палец левой руки традиционно простое гладкое железное кольцо, Терция едва не заплакала от восторга. А от поцелуя, которым было положено, как печатью, скреплять договор, невеста чуть не упала в обморок.

Эпидий был почти вдвое старше невесты, хотя и на голову ниже. Но это не помешало Терции мечтать, как она будет внимать умным речам мужа, как он станет для нее «мужем, другом, защитником и отцом».

Горькое разочарование. Ни другом, ни защитником. Да и мужем с большой натяжкой. Эпидий вскоре почти забыл дорогу в постель Терции. Более того, все рабыни дома поочередно являлись счастливыми соперницами хозяйки.

Женщина почувствовала себя оскорбленной. Она поспешила забыть, как долго не находился для нее жених, и теперь уже считала, что это она оказала огромную честь, выйдя замуж за человека неиталийского происхождения, и что муж должен это помнить и ценить.

Но Эпидий не ценил.

– Взяв деньги, власть я продал за приданое, – порой восклицал Эпидий вслед за персонажем известной комедии, с театральной патетикой вздымая руки, но он лукавил.

Его жизнь ему вполне нравилась. Обладая характером жизнерадостно-безалаберным, он почти не бывал дома, предпочитая проводить свое утро в болтовне и прогулках, а вечера – в гостях или тавернах, где сомнительные друзья и многочисленные прихлебатели помогали ему проедать состояние.

Без сомнений, Эпидий давно бы уже промотал приданое Терции, но разумно составленный брачный договор не отдавал имущество жены в его руки. Благодаря этому обстоятельству, а также твердому характеру Терции семья имела возможность жить в собственном доме, а не ютиться в инсуле, и семейная вилла, расположенная у Аврелиевой дороги, приносила хороший доход.

На стук молотка по входной двери раб-привратник ее открыл, и Валерий вошел, мимолетно отметив, что цепь с раба наконец-то была снята. Этот раб должен был наблюдать за входившими, а чтобы он не мог покинуть свой пост, его приковывали к стене. Сын своего времени и общества, Валерий не был сентиментален, но и излишняя жестокость также не была ему свойственна, и довольно распространенный обычай держать у дверей на цепи специального раба был ему неприятен.

Пройдя коридор, Валерий попал в атрий, где в окружении рабынь, занимавшихся пряжей шерсти, сидела Терция. Такая приверженность старым римским традициям, когда хозяйка дома работала вместе со своими рабынями, выглядела в глазах окружающих достойной уважения. А Терция очень следила за престижем семьи.

Ожидая, пока ему приготовят ванну, Валерий на правился в перистиль [19]. Проходя мимо работающих рабынь, Валерий ощутил легкий кисловатый запах шерсти и поймал два быстрых брошенных на него взгляда. Один взгляд ярких голубых глаз был застенчиво-восхищенным и принадлежал Пассии, юной, не старше двенадцати лет, рабыне, лишь недавно приобретенной. Вторым взором, заискивающе-ждущим, смотрела Скафа.

Она была первой женщиной Валерия, с которой он прежде охотно делил ночи, но которая была совершенно им забыта с появлением малышки Пассии. А несколько увядшее лицо Скафы, с этим выражением постоянного ожидания, начинало раздражать молодого хозяина.

Небольшой внутренний двор со всех сторон окружали портики с колоннами. Стены были разрисованы цветами, а пол украшен узором из белой гальки. Вокруг нимфея – небольшого фонтана, в котором, конечно же, жила нимфа, – расставлены корзины с цветущими лилиями и белые статуи Минервы и Аполлона.

Валерий опустился на скамью. Мелодично струилась вода, маня созерцать. Но отдохнуть после прогулки Валерию не удалось. Оставившая работу Терция присела рядом. Светлая туника обрисовала острые колени.

Слова и просьбы матери Валерий знал заранее. И что вынуждена она страдать, за дурного мужа выданная, и что дважды двадцать лет прожила она беспорочно, и что старый безобразник стремится съесть ее приданое, и что пьет он целый день, нечестен, невоздержан и лютый враг жене, но все же надо его найти и привести домой.

Хотя эти регулярно повторяющиеся поиски загулявшего отца Валерию порядком надоели, он не мог противиться просьбам матери и, подстегнутый обиженно-гневным выражением ее лица, беспокойными движениями худых длинных рук, пообещал отправиться на розыск.