Дэвид Чейни - Путь меча

Только через пять дней после возвращения Йоши закончил наиболее срочные дела школы и у него нашлось время сесть выпить чаю с помощниками. Он описал гибель Ичикавы. Много слез было пролито, когда Йоши рассказал с трагическими подробностями о храбрости Ичикавы в неравной борьбе и о предательстве Канеоки. Когда Йоши кончил, Коджима и Тофуши прокляли имя Канеоки на десять тысяч поколений и пожелали ему вечных мук в преисподней Йоми.

Когда в вишневых рощах покраснели листья, закончившие курс обучения ушли, а из всех десяти провинций собралась новая группа учеников. Школа была готова. На территории было чисто, жилье отремонтировано. При некоторой тесноте, у каждого была подставка, служившая изголовьем, чистая циновка, столик, лакированный шкафчик и подушка. В каждой комнате была, кроме того, жаровня с древесным углем для обогрева зимой.

Когда начались занятия, Йоши обучал старшие группы. Он вставал до рассвета и работал до позднего времени: учил фехтованию, приготовлял книги, занимался корреспонденцией и составлял расписание. Исключая изредка ощущавшиеся боли в бедре, он чувствовал себя отлично, ему был полезен строгий образ жизни и обилие работы. Он все лучше владел мечом, руки его огрубели, на них появились большие мозоли.

В те дни, когда в училище отдыхали, Йоши упражнялся с Коджима и Тофуши. Он фехтовал с каждым в отдельности, затем с обоими вместе. Первое время он побеждал каждого из них без особых усилий, однако вместе они были более сильны. Через два месяца он стал часто выигрывать в состязании с двумя сразу, хотя его помощники тоже стали фехтовать лучше.

– Вы теперь лучше фехтуете, чем Ичикава, – сказал однажды Коджима, Он вытирал лицо и смотрел на Йоши с откровенным восхищением.

– Ты ошибаешься! Я никогда не смогу превзойти моего учителя, – спокойно сказал Йоши.

– Сэнсэй, вы уже превзошли его, – заметил Тофуши. – Я занимался у вас обоих, и когда я говорю, что вы более сильный фехтовальщик, это не означает неуважения к его памяти. Мы хорошо сегодня дрались, – он кивнул в сторону Коджима, – и все-таки не смогли вам противостоять.

После тренировки Коджима и Тофуши ушли, и Йоши остался в пустом доджо наедине со своими мыслями. Вечерние лучи осеннего солнца отражались от брони и мечей, висевших на стене. Тишину нарушало только жужжание мухи в углу. Йоши размышлял, стоя на коленях на деревянном полу. На нем все еще была кожаная защитная одежда, в которой он тренировался. Его меч и ножны лежали на полу рядом с ним.

Дневное тепло быстро рассеивалось. Легкая пленка пота быстро подсыхала на лбу Йоши; он раздумывал о том, что сказал ему Коджима. Почему он не соглашался с их оценкой его способностей? Из ложной скромности? Или, если они были правы, это было нежелание выполнить свой долг?

Понимал ли Фумио уровень умения Йоши, когда он сказал, что Чикара – лучший фехтовальщик во всех десяти провинциях? Может быть, настало время вызвать Чикару? Йоши вспомнил последние слова Ичикавы: в будущем он сойдется со своим врагом. Время пришло? Нет. В тихом доджо Йоши чувствовал присутствие Ичикавы, почти осязаемое. Ичикава напоминал ему, что он учитель фехтования и на первом месте у него должен быть его долг перед академией. Он не должен был забывать о том, что ему завещано, и бросать учеников, чтобы привести в исполнение свою месть. Это было бы эгоистично.

Лицо Йоши было внешне спокойно. А в душе все смешалось: вопросы, колебания, сомнения в правильности выбора. Правильную ли он избрал дорогу? Когда он вновь спросил совета у тени Ичикавы, он больше не ощутил его присутствия.

Йоши придется решать самому.

В доджо еще больше потемнело, Мысли Йоши перешли от Ичикавы к Генкаю и Ханзо, сраженных в самом расцвете сил. Как все преходяще, как коротка дорога между жизнью и смертью! Он посмотрел в открытую дверь: сумерки спускались на золотисто-красный лес. Множество бабочек порхало под деревьями. «Какая редкость видеть бабочек так поздно осенью, – подумал он. – Каждая жизнь длится краткий миг».

Он грустно сложил стихи:

Тайра Кийомори, дайджо-дайджин, был коренастым человеком с широкими плечами и солидным брюшком. Несмотря на свои шестьдесят два года и объем, он был полон сил и физических, и умственных. Правда, существовали признаки того, что он не совсем здоров, но, за исключением тех минут, когда он, оставаясь наедине с самим собой, держался за живот, кривясь от боли, он никогда не обнаруживал при других людях болезни, распространявшейся в его организме. Первый приступ случился лет за двенадцать до описываемых событий. И тогда он стал монахом, чтобы обеспечить себе защиту после смерти. Он одевался в хлопчатобумажное монашеское платье с вышитой эмблемой Тайра, что создавало внешнюю простоту облика. В присутствии посторонних он скрывал свои переживания под наружным спокойствием. Но близкие были свидетелями того, как у него сменялись приступы гнева и угнетенности. Они приписывали изменчивость его настроений болезни, которую он скрывал от окружающего мира. Он был беспощадным противником и с врагами расправлялся без малейших угрызений совести; в то же время он был абсолютно верен правителям Фудживара.