Алексей Югов - Ратоборцы

Кирилл широко осенил себя крестным знаменьем. Оба посла грузинских перекрестились вслед за ним.

Длилась беседа… Александр изъяснил послам грузинским всю сложность внешнеполитических задач, перед ним стоявших.

– Порознь одолеем и немца и татарина, – сказал он. – Веревку от тарана татарского из руки господина папы надо вырвать… чтобы не натравливал татар противу нас!.. А то как нарочно: татары – на нас, и эти тоже на нас, воины Христовы… рыцари… Пускай сами столкнутся лоб в лоб!.. Привыкли за озерами крови русской скрываться!.. Уж довольно бы народу нашему щит держать над всем прочим христианством!

Изысканно и от всего сердца расточали одна сторона другой похвалы – и народу, и государям, и духовенству.

Александр Ярославич горько сетовал на разномыслие и непослушанье князей.

– У нас то же самое, – мрачно сказал Джакели.

– Знаю – и у вас не лучше, – подтвердил Александр. – Всяк атабек – на свой побег!.. Однако я уверен: картвелы постоят за себя! Рымлян перебороли, персов перебороли… арабов… грекам не поддались… Турков отразили…

Митрополит Кирилл присоединился к словам князя.

– Тамарь-царица, – сказал он, – не только венец носила царский, но и мечом была опоясана!

И снова Невский:

– Да и не чужие мы! Дядя мой, Юрий Андреевич, на вашей царице Тамаре был женат! – Он слегка поклонился послам. Улыбнувшись, вспомнил: – Витязь был добрый. Только не в меру горяч. Да и за третью чару далеко переступал… Афродите и Вакху служил сверх меры. За то и прогнан был ею, Тамарою…

Помолчал и, лукаво переглянувшись с князем Бедианом, добавил:

– Может быть, и еще в чем-либо прегрешил… В своего родителя ндравом был, в Андрея Юрьича: самовластец!..

Бор – будто подземелье: сыр и темен. Пробившийся сквозь хвойную крышу луч солнца казался зеленым. Глухо! Даже конский ступ заглушен. Позвякивают медные наборы уздечек. Стукнет конь копытом о корень, ударит клювом в дерево черный дятел, и опять все стихнет. Парит как в бане. Коням тяжело. Всадники то и дело огребают краем ладони со лба крупный пот.

Но Александр Ярославич не разрешает снимать ни шлема, ни панциря.

– Самая глухомань, – сказал он. – Сюда и топор не хаживал. Места Перуньи. Быть готову!

И впрямь, не Перун ли, не Чернобог ли или богиня Мокош переместили сюда свои требища, будучи изгнаны из городов? Откуда этот дуб среди сосен? Откуда эти алые ленты, подвязанные к ветвям? Заглянули в большое дупло, а там теплится желтого воску большая и уже догорающая свеча…

– Мордва! Своим богам молятся! – пояснил Ярославич.

Ближе к закату дохнул ветер. Зашушукались меж собою, будто замышляя недоброе, большие лохматые ели, словно куделею обвешанные. Вот все больше, все больше начинают зыбиться кругами, очерчивая небо, вершины исполинских деревьев. И вот, уже будто вече, заволновался, зашумел весь бор…

Стало еще темнее.

– Опознаться не могу, князь, прости, должно, заблудились, – сказал старый дружинник, слезая с коня.

Александр покачал неодобрительно головою. Глянул на Михаилу Пинещинича, с которым ехал стремя в стремя.

Кудробородый, смуглый новгородец вполголоса ругнул старика и тотчас же обратился к Невскому:

– Потянем, пока наши кони дюжат! А там – заночуем, – отвечал он. – Оно безопаснее, чем ехать. Идешь в малой дружине, князь. А земля здесь глухая, лешая! Народ по лесам распуган от татар. Одичал. Ватагами сбивается. Купцов проезжих бьют. Слыхать, Гасило какой-то здесь орудует. Зверь! Татары и те его боятся – меньше как сотней не ездят.

– Ох, боюсь, боюсь, словно лист осиновый! – пошутил Александр.

– Да я разве к тому, что боишься, князь, а вот что без опаски ездишь!..

– Большим народом ездить, ты сам знаешь, нельзя! След широк будем класть! – сказал Невский.

Эта поездка Ярославича только с полдюжиною отборных телохранителей, да еще с Михаилом Пинещиничем, имеющим тайные полномочия от посадника новгородского, – эта поездка была лишь одной из тех сугубо тайных северных поездок князя, во время которых Невский, не объявляясь народу, проверял боевую готовность своих затаенных дружин и отрядов, которые он вот уже целые десять лет насаждал по всему северу, как во владимирских, так и в новгородских владениях.

В своей семье помогали ему в этом деле князья Глеб и Борис Васильковичи, а в Новгороде – посадник Михаила, да еще вечевой воротила Пинещинич, в котором души не чаяли новгородцы, несмотря на то что он был предан Ярославичу и отнюдь того не скрывал от сограждан.