Станислав Росовецкий: У друкарей и скоморохов

И вдруг попали на мужика с польской стороны, из Ромен, который продавал мерина лет одиннадцати, голубого, однако на их дело годного. Знатоком в конских покупках считался Филя. Посмотрев, где надо было, он скривился. Бажен на всякий случай спросил цену. Мужик, не отвечая, осведомился, сколько они дают. Бажен начал торговаться с двух рублей — и мужик сразу ударил по рукам!

Потом, когда отдали по алтыну таможенному голове и поглядели за свои деньги, как писец записывает покупку в книгу, мужик разговорился. Оказалось, что он дал обет — избавиться от меринка не торгуясь. Три года с ним промучился: домовой Голуба невзлюбил, а тут уж ничего не поделаешь. И хлев сам собою загорался, и с жёнкою нелады, и чего уж только не случалось… Продал было Голуба в соседнее село, и там у хозяина началось такое же лиходейство, пришлось деньги назад отдавать. Бажен заверил мужика: у них-де, людей походных, старичка домашнего нет, да и завестись ему, домовому, негде. Потом купили телегу по сходной цене. Упряжь сторговали, уж совсем поверив в свое покупательское счастье — она оказалась гнилой…

Голуб пока никак не проявлял своего дурного нрава. Может быть, оттого, что боялся Мишки: все прижимал уши и косился в ту сторону, откуда несло медвежьим духом. Телегу тянул ходко. Васка горько сожалел, что никто из московских знакомцев не видит его сейчас с кнутом и вожжами.

За его спиной Бажен спросил сонным голосом:

— Слышь, Филя, это про вас, пошехонцев, такое сложили? Вот:

Филя промолчал. Бажен, позевывая, перебрался к Васке и забрал у него вожжи.

— Отдохни. Я эту дорогу знаю, тут вскорости такие ухабы пойдут…

Телега выехала на пригорок. Теперь лес справа поредел, и видно было, как там, за верхушками сосен катится, не отставая, красное закатное солнце.

Филя подтянул на цепи Мишку, бежавшего, переваливаясь, рядом с телегой, побурчал ему в мохнатое ухо, расстегнул ошейник с намордником и хлопнул по спине. Взвилось облачко пыли, зверь радостно взбрыкнул задом и пустился в кусты.

— Филя, а ты не боишься, что Мишка сбежит? — спросил Васка, отчихавшись.

Медведчик смотал цепь и ответил неохотно:

— Поймаю — гляделки выколю. Он знаець.

— Откуда ж знает?

— Дак сказано ж было ему давно.

Васка помолчал, прислушиваясь к треску в кустах, подумал-подумал и решился:

— Слышишь, Филя, это у вас, пошехонцев, когда один мужик из пищали стреляет, то другие в дуло заглядывают: смотрят, как пуля вылетать будет, а?

Филя подумал, потом коротко замахнулся. Шутник не успел увернуться, в ухе у него загудело.

— За что, Филя?

Обидчик молчал. Бажен сказал весело:

— А поделом. Мал ты ещё со старшими шутки шу… шутить. Н-но! Н-но!

Он привстал и хлестнул Голубя кнутом. Почти сразу же раздался страшный свист. Свистели так лихо, что у Васки заболело ушибленное ухо. Он не видел уже, что там происходило впереди, но телега стояла, а из кустов прямо на него продирался здоровенный мужик с рогатиной. «Разбойники», — подумал Васка, ничуть не испугавшись: это ему, конечно же, снилось. Свист смолк.

— Здорово, господа купцы! Пожалуйте в гости ко мне, атаману Петьке Бособроду. Молитесь, кто умеет.

— Какие ещё там купцы… — протянул жалостно Бажен.

— Тащи их, ребята, на стоянку. Головы замотайте, а то вдруг ещё отпустим… Находит и на меня весёлый стих.

Васкину голову закутали в его же тулупчик. Мотало немилосердно из стороны в сторону, Голубь хрипел, ветки стучали по тулупчику, больно били по рукам, под конец нечем стало дышать.

— Выволакивайте-ка их, ребятки, поглядим на добрых молодцев, — раздался тот же задорный хриплый голос, и Васка подхватил тулупчик, сдёрнутый с его головы. — Небось, уже успели портки подпортить, а?

Скоморошья телега стояла на большой поляне. Солнце садилось, и тут, в тени большой лесистой горы, уже стемнело. Горел костёр.

Атаман разбойников красовался перед пленниками, важно подбоченившись и отставив ногу в кривом стоптанном сапоге с завязками. Шубу зато имел на себе знатную, на куницах, крытую немецким синим сукном. Вместо бороды торчала чёрная щетина. Глаза глядели строго, будто у стрелецкого головы.

— Мы скоморохи, господин честной атаман, — поклонился ему Бажен. — Что тебе с нас взять, с бедных людей? А люди мы боярские, что добудем, то и…

— Скоморохи, скоморохи, атаман. На телеге никакого товару, кроме харь, потешных портов и дрянной походной рухляди.