Станислав Росовецкий: У друкарей и скоморохов

Тут над головами прохожих заколыхался знакомый, лихо заломленный колпак Бажена. Васка подпрыгнул и, бешено работая локтями, устремился в ту сторону. Старуха опередила его.

— И ещё она, зоренька моя ясная, грамотку к тебе изволила отписать…

Васка воззрился на скомороха с особым почтением: ни отец покойный, ни дядька Гаврила грамоток на его памяти не получали.

— Ай-я-яй, даже грамотку отписала, — Бажен улыбался насмешливо и, как юному его дружку показалось, несколько разочарованно. — Позавчера ведь только, виделись, ай-ай… А ты зачем тут, подмастерье? Как там, у хозяина твоего, головка не болит ли?

— Баженко, мы с тобою…

— Грамотку, грамотку прочти — и возверни!

— Тошно мне честь скорописное, ты уж, мать, не обессудь. Эй, приёмыш Гаврилов, тебя как кличут? Запамятовал я…

— Васькой. Неужто ты?..

— Вот что, отче Василие, прочитай-ка мне сию грамотку.

Старуха зашипела. Скоморох, не допуская её до паренька, спокойно протянул ему письмо. Васка прочёл: «Любезнейшему дружочку моему Бажену Игнатьевичу», потом перевернул грамотку и бережно отогнул сперва правую и левую её части, а затем верхнюю и нижнюю. Откашлялся.

— «Государю моему и другу сердечному Бажену Игнатьевичу ведомая тебе, мой свет, добра желательница низко челом бьет. Здравствуй, дружок мой любезнейший, на все многие впредь будущие лета, а про меня изволишь знать, что я на Москве в тереме батюшкином здорова. А хотя и здорова, да не могу дождаться тебя, друга своего любезнейшего, чтобы обнять и в сахарны уста бессчетно поцеловать…»

— Го-го-го, сахарные уста! — на месте грамотки перед изумленными глазами Васки запрыгала красная, мокрая, редким рыжим волосом поросшая рожа… Бажен схватил шутника за ворот, протолкал и вновь сунул грамотку в руку чтецу. Старуху, примеривщуюся было вцепиться ногтями в лицо весёлого, толпа отнесла в сторону.

— Читай же.

— «Помнишлимойсве…» Ага. «Помнишь ли, мой свет, как дарила я тебе золотой перстенек с бирюзовым камешком? Отдай его мамке моей, челом бью. Государь батюшка мой, не нашедши у меня перстенька того, гневен сделался, что и отписать не можно…»

— Хватит! — Бажен отобрал грамотку и сунул её за пазуху. — Вот и серая утица наша опять подплывает… Так чего же, Авдотьевна, желает моя забавушка — чтоб я к ней сегодня зашел или перстенёк тот вернуть?

— Грех тебе, шпынь безродный! Думаешь, нельзя на тебя управу найти? Вот донесу господину своему боярину, холопы тебя скоренько укроют в тёмное место.

— Ахти мне, матушка, уже забоялся! Скажи: буду во время обычное.

Бажен схватил паренька за плечо и толкнул впереди себя к Нитному перекрестку. Старуха, засеменившая было за ними, отстала в Калачном ряду, где народу было ещё погуще.

— Хуже не найти московских девиц, до чего прилипчивы… Так ты собрался с нами идти? Вспомнил я уже.

Васка не глядел на него. Они быстро (на Москве все бегут, у всех дела) шли по Варварке.

— Мне к дядьке Гавриле уже не ворочаться. А с вами, весёлыми, могу и не идти. Вот лепше пойду я к печатному мастеру Кондратию Иванову, он меня любит и службу мою пожарную помнит. А у него в приятелях дьяк государев Иван Тарасович Грамматин. О, сколь это человек великий! Волшебный перстень имеет, и перстень тот может что угодно сотворить по его воле, дьяка.

— Обиделся. Теперь уже ты меня дьяком чародейным пугаешь. Иди себе, коль желаешь… Что ж не идёшь?

— Ладно уж, я с тобой.

— Добро, будешь у нас за козу… Да постой, парень, дослушай хоть сначала! У нашей ватаги плясовых псиц отродясь не водилось, а была ученая коза. Наша Чернуха с медведем плясала, в барабан била и другие штуки выделывала. Сдохла, бедная, зимою, а заместо неё смастерил нам столяр козлиную голову на палке. Мы тебя быстро научим. Коли грамоту одолел, то плясать тебе выучиться — раз плюнуть!

— Знатное ремесло…

— Зато у нас, походных скоморохов, жизнь вольная, здоровая. Всё по лугам, по лесам. Будешь нам в товарищах — и казною в разделе не обидим!

Они были уже на Варварском крестце.

— Вот здесь, сказывают, и загорелось тогда, — показал Васка на новые, ещё пахнущие свежею стружкой хоромы князей Татевых в начале Ипатского переулка.

— Эх, брат, когда б Москва час от часу не горела, сама бы давно по бревнышку раскатилась. Один Кремль бы стоял. Что там у тебя в суме?

— Полотенца ручное да личное, рубаха. Хлеба ещё захватил. «Часослов» ещё печатный…

— Казна твоя где?

Васка развел руками.

— Не пропадем! Как смекаешь, отдавать перстенёк или нет? Сниматься отсюда пора, и без того засиделись на Москве бесстыдно. Да и тесновато тут становится… Вот и пришли. Добро пожаловать, сын казацкий, в наши палаты!