Олег Тихомиров - Иван — холопский воевода

Прокопий поднялся, пошел к слугам.

— Готово? — спросил он, оглядывая жаркое. — Сожгли все же с одного боку.

— Прости, господин, — виновато произнес слуга. — Старались.

Ляпунов не посмотрел на него, только холодно произнес, как отрубил:

— В батоги!

Челны «царевича Петра» поднялись по Северскому Донцу уже на сто верст. Нелегко было грести против течения, но Илейка торопился, хотел до зимы попасть в Путивль, на стоянки отводил времени немного — пополнить припасы.

Остановились на ночь неподалеку от реки Оскола, что впадала в Донец. Впереди был город Царев-Борисов, да чья там власть, казаки узнать не успели, поэтому причалили к берегу у чистого поля. Сноровисто подтянули челны, разбили шатры и палатки. Поужинав, легли спать, но караул выставили: в ночи-то всякое может быть.

А поутру — чуть заря начала заниматься — схватили караульные человека. Незнакомец требовал, чтоб его отвели к главному, дескать, дело не терпит.

— Ишь! — усмехнулся старший караульный. — Не хочешь ли ты с царевичем потолковать?

— Да, — встрепенулся человек, — ежели великий князь Петр Федорыч с вами, то ведите меня к нему, да поскорее.

Поняв, что незнакомец человек неслучайный, караульные повели его в шатер к Илейке. Там выяснилось: прискакал к казакам гонец от Григория Шаховского. Была у гонца и грамота к царевичу. В ней сообщалось, что «царь Димитрий жив, идет из Литвы со многими людьми в Путивль». А потому грамота предписывала казакам «царевича» спешно идти в Путивль.

— Город Царев-Борисов лучше стороной обойти, — сказал гонец, — али ночью. Не наш там воевода. За Шуйского стоит.

— Не наш? — прищурился «Петр». — Своего поставим. Сколь в Борисове ратников?

— Туда не заглядывал. Береженого бог бережет.

— Что верно, то верно, — заметил «царевич Петр». — И еще говорят: на бога надейся, да сам не плошай.

Он послал в Борисов лазутчика, дабы все разведал. Оказалось, ратников в городе мало, нападения они не ожидают, сам воевода гуляет на свадьбе. Вот только как проникнуть отряду в город? Приблизиться к Борисову сразу всем казакам нельзя: стража увидела бы их со стены. Для осады же времени не было.

Но «царевич» придумал, как быть.

— Позвать Фому и Пахома… — приказал он.

Когда оба явились, спросил, оглядывая бывших стрельцов:

— Кафтаны ваши красные целы?

— На ночь ими покрываемся.

— Зипуны снять, — повелел «царевич Петр», — кафтаны наденьте. И ко мне. Да быстро!

Не без досады сняли Фома и Пахом добротные зипуны и облачились в старые свои кафтаны.

— А теперь слушайте, — сказал «царевич». — Дело, стало быть, такое. Возьмите лошадей…

Городской страже было хорошо видно, как по дороге шли человек двадцать мужиков со связанными руками. Позади них возвышались на конях двое стрельцов.

— Беглых ведут, — заметил один из стражников.

Когда толпа приблизилась к воротам, стрельцы спешились.

— Куда путь держите? — спросил старший стражник у высокого стрельца.

— В Путивль, — ответил Пахом, — служить царю Димитрию Иоаннычу. — И неожиданно ударил стражника саблей.

В тот же миг «беглые мужики», сбросив с рук веревки, выхватили длинные ножи и турецкие ятаганы. Не успели стражники взяться за сабли, как полегли все на месте. Лишь одному из них, стоявшему в стороне, удалось скрыться. В смятении прибежал он к дому, где второй день играли свадьбу.

Веселье было в разгаре: смех, песни, лихие пляски… Выдавал замуж дочь воевода. Стол ломился от закусок, а вина и меду было море разливанное.

Захмелевший воевода поначалу не мог понять, что нужно от него трясущемуся, всклокоченному ратнику.

За столом грянули песню, но несчастный ратник не услышал ее.

— Ка-заки… — запинался он, — всех у ворот порезали…

До воеводы вдруг дошел смысл сказанного. Краска с лица отхлынула, он привстал, вцепился рукой в кушак ратника.

— А Тишков где? — спросил он про старшего стражника.

— Зарублен…

— Измена! — закричал воевода. — Сабли вон! — И бросился к двери. Гости так и не поняли, что случилось. Подумали, видать, спьяну нашла на воеводу блажь хвататься за саблю.

Воевода выскочил из дому, а по улице уже неслась толпа. И впереди верхами два стрельца. Воевода выдернул из-за пояса пистоль и, подождав, покуда подскачут стрельцы, спустил курок. Фома покачнулся в седле, стал медленно оползать на землю. Воеводу схватили, хотели зарубить на месте, но Пахом не дал.