Олег Тихомиров - Иван — холопский воевода

Корабли пришли в Венецию. Болотников смотрел — удивлялся: ну и город! Вместо улиц — каналы, вместо телег да повозок — лодки. На дворце узоры по камню вырезаны, будто кружева. И собор пригож. Лишь колокольня Ивану не приглянулась. Павлушка тоже согласился:

— Высока, а глазу зацепиться не за что. До самого верху будто брус тесаный. Наша-то в Кремле покрасивше будет, а?

— Покрасивше-то оно верно, — проговорил Болотников. — Да ведь каждый к своему привычен.

В Венеции задерживаться Болотников не стал. Немцы уговорили казаков уйти в Германию, послужить там. Но и у немцев недолго он пробыл: хоть и не в рабстве, да все вокруг чужое, а тоска по родине ела поедом. Из Германии перебрались в Венгрию, где часть земель была захвачена турками. Здесь он сошелся с венгерскими гайдуками. Вместе с ними казаки нападали на турецкие заставы.

Привечали венгерцы Болотникова, их благодарность по душе пришлась ему, а на родину тянуло все нестерпимее. Сердце каждым ударом звало — домой… домой…

И вот Польша — порог перед домом. Переступи его — Русь.

В Польше встретился Болотников с разными людьми. Узнал многое — и о смерти Годунова, и о воцарении Димитрия, и о новом боярском царе Василии Шуйском, что без права сел на трон, а Димитрия помышлял сгубить…

— И сгубил? — допытывался Болотников.

— Не вышло. Спасся Димитрий Иоанныч. Сюда, сказывают, пришел — в Польшу.

Стал всюду выспрашивать Болотников о русском царе Димитрии. Наконец услышал:

— Коли хочешь, можем свести. Царю нужны верные люди. Послужить со своими казаками…

— Отчего не послужить.

— Добро. Завтра же и в дорогу. В город Самбор.

Не таким чаял увидеть царя бывалый казак. И не в том дело, что невысок, негрозен был человек, к которому привели. Нет, другому дивился Болотников. Говорил царь неуверенно, за словом вроде в карман лазил да подолгу подбирал — боялся, как бы не так ответить. А глаза его все бегали, петляли, словно зайцы пуганые.

«Эк застращали Димитрия Иоанныча, — думал Болотников, вглядываясь в лицо царя и стараясь отыскать в нем хоть малую толику власти и решимости. — Да небось каждого возьмет испуг, коли за тобой с детства с ножом охотятся».

Речь вел царь об изменнике Шуйском и злодеях боярах, жаждущих его, Димитрия, погибели. Расспросив же Болотникова, кто он, да откуда, да много ли с ним казаков, стал царь сулить блага и ему и всем людям, которые на Шуйского подымутся. А еще сказал, что даст волю холопам и крестьянам, лишь бы за него шли.

— Стало быть, на Москву нас поведешь, государь? — спросил Болотников.

— Стало быть, — помолчав, ответил Димитрий Иоаннович. — Но сперва нужно тебе с казаками идти к Шаховскому в Путивль. Он — мой ближний человек — все знает, как делать. И людьми он тебе пособит. А я назначаю тебя большим воеводой над войском, моим гетманом. Завтра приходи, получишь о том грамоту.

Болотников ушел. А Димитрий Иоаннович сел писать. Закончив, отдал письмо гонцу:

— Скачи в Путивль. Да порезвее.

Когда поведал Болотников казакам о разговоре с царем, все возрадовались. Откуда было им знать, что не с сыном Грозного встретился их атаман, а с пройдохой Молчановым.

В свое время Михаил Молчанов был при дворе Годунова. Служил царю льстиво, выказывал преданность. Но тот же Молчанов после смерти Бориса вступил с боярами в заговор и был одним из убийц Федора Годунова. Хлебом-солью встречал он Лжедмитрия, за что тот приблизил его к себе. Вскоре Молчанов сошелся с князем Григорием Шаховским, который тоже нес верную службу самозванцу.

Потом, уже в Путивле, Шаховской дал ему государственную печать. Князь похитил ее из царева дворца, пока толпа расправлялась с самозванцем. «Бери, — сказал князь. — С нею в тебя поверят. На то ты и государь Димитрий Иоаннович, что имеешь такую печать».

Ну как не быть веселым: до русской земли рукой подать. Вернулся! Только уж не беглым холопом, а вольным человеком. И не просто вольным, что гуляет по степи с казаками, но большим воеводой. Вот она, грамота государева с печатью — попробуй кто усомниться. Да и без той грамоты чем он не воевода: вон сколько людей влилось в его отряды. Иваном Исаевичем величают, а ближние други, с которыми прошел он через тридевять земель, зовут батькой.

Как узнали в северных да польских [9] «Польскими» называли города, граничившие с южными степными землями — Диким полем: Ливны, Елец, Курск, Воронеж, Оскол, Белгород. городах, что на престол сел Шуйский, встревожились. Не отнимут ли, что было получено при Димитрии? Ведь он и землей кое-кого из дворян пожаловал, и низы от податей на десять лет освободил.